style="font-size:15px;"> – Хорошо, там и поговорим.
– Я же сказала тебе так не делать, – возмутилась я, когда она присоединилась ко мне у багажника машины. У меня начинала болеть голова. Придется объясняться с Тревисом – он наверняка рассердится, когда я вернусь раньше времени домой. Но больше всего меня тревожила недостача в моей зарплате.
– Я не могу упускать работу. Ты это понимаешь?
– Ладно-ладно, подруга, – ответила Анджела, загружая полупустую коробку назад в багажник. – Завтра поработаем побольше.
Остаток пути к ее дому мы ехали молча, и я включила радио, чтобы не чувствовать неловкость. Анджела покачивала головой в такт музыке и притопывала ногами. Я не могла поверить, что упущенная оплата нисколько ее не волновала. Мне очень хотелось ее спросить про детей и жизненные обстоятельства, чтобы представлять себе, чем она живет, поскольку я шла той же дорогой: мать-одиночка, бездомная и без денег. Отчасти именно поэтому я и оказалась на ферме Тревиса, хотя никогда бы этого не признала. Дом Анджелы, находившийся, как выяснилось, совсем близко от нашего, был предназначен к сносу, но она, хоть и получила повестку о выселении, выезжать не собиралась. Там не работали ни водопровод, ни электричество.
Однако мое сострадание, равно как и любопытство, улетучилось из-за того, что я лишилась двадцати долларов по ее вине. Остановившись перед домом, я продолжала смотреть вперед, стараясь не обращать внимания на прилепленные к двери уведомления о сносе.
Перед тем как выйти, она спросила:
– Не одолжишь деньжат на пачку сигарет?
– Это моя часовая оплата, – сказала я, поморщившись, поскольку знала, что она примется меня уговаривать.
Но вместо этого Анджела кивнула, вероятно, поняв, насколько я расстроена. А может, она даже сообразила, что у меня нет этих денег.
Я подождала, пока она заберет из багажника свою коробку с моющими средствами, стараясь по-прежнему не смотреть на ее жилище. Я не хотела ее смущать, памятуя о том, как сама жила в приюте для бездомных всего год назад. Некоторые другие уборщицы поговаривали, что примерно в тот период у нее отобрали опеку над детьми. Я не была уверена, но они действительно не показывались, когда я подвозила ее.
– Готово, – крикнула она, захлопнув крышку. Я кивнула, стараясь отогнать от себя мысли о том, как Анджела проведет остаток вечера. Я только надеялась, что она будет готова, когда я заеду за ней завтра наутро.
Когда мы через пару дней вернулись в тот дом, то я узнала, что там жила пожилая пара – двое людей, проведших жизнь бок о бок, окруженных семейными фотографиями и спокойно заканчивавших свой век вдвоем. Муж смеялся и шутил с Анджелой, а сам тем временем подавал жене тарелку с хлопьями и расправлял ее любимый плед, чтобы она удобно села на диван. Мне стало больно при мысли, что один из них может умереть. Очень сложно было привыкнуть к роли, которую я занимала в жизни моих клиентов.
Я стала очевидицей. Невидимой и безымянной, несмотря на то, что проводила несколько часов в месяц в их домах.
