миниатюрная копия ягеллонского глобуса. В ящике серванта притаились газовый «Вальтер», переделанный под стрельбу боевыми патронами, и золингеновский нож. Я, вообще, ценю немецкое оружие. Зачем я все это приобрел? Зачем истратил кучу денег – не знаю – просто захотелось! А вот на кондиционер рублей не хватает, сколько ни копи!
Тошно от одиночества, тянет к народу. Выхожу из дома, тащусь в парк. Там еще гуляют те, кому жизнь не набила оскомину. Слышен смех и фальшивящий перезвон гитары; из кустов – возня и пьяная ругань. Побродив по осиротевшим аллеям, сажусь на обшарпанную многочисленными задницами лавку. Вечерний воздух дарит свежесть; запах травы и пыли щекочет ноздри. Сижу, вслушиваясь в стихающий уличный гул, и незаметно для самого себя отстраняюсь от всего. Веки слипаются. Вроде погружаюсь в дрему, а все слышу и даже вижу. Или это уже мимолетные сны? Удивительное состояние! Со стороны я похож на медитирующего йога или прикорнувшего алкаша. Из «невесомости» меня выводит женский голос. Передо мной возвышается глыба в широченном платье-сарафане. У нее могучая шея и покатые, как у грузчика, загорелые плечи. Для полноты картины даме не хватает весла.
– Молодой человек, не скажете сколько время?
Нашла молодого! Мне давно за пятьдесят, я похож на Чехова без пенсне, усов и бородки. «Сколько время?» – невежа!
– Девять рублей двадцать копеек, – отвечаю я и вновь закрываю глаза в надежде, что меня оставят в покое. Хотя его уже не восстановишь, не вернешь иллюзорность видений. Гражданка не уходит. Стоит и смотрит на меня в упор. Думает, поди, будто я идиот. Черт с ней, пусть думает, что хочет.
– Вы так странно отвечаете, словно издеваетесь! Я о времени спросила, а вы…
Вот назойливая муха!
– Время – деньги! Так яснее? Сколько берете за ночь?
– Хам! – кривит напомаженные губы оскорбленная женщина.
От такого, как я, можно ожидать чего угодно, – наверное, решила она. Действительно, вдруг я захочу свистнуть ей в ухо или принародно изнасиловать?! «Проститутка!» – мысленно парирую я и забываю о ней. Женщина без весла погребла по асфальтовой реке. Я проводил взглядом ее могучую вихляющую корму. Пора идти домой. Там меня ждут не дождутся кальсоны, исполняющие роль трико. Я взял их на распродаже по бросовой цене. Им уже лет десять, а они ни разу не соприкасались с мылом. Свисают со спинки стула как обрубки ног. Были когда-то светло-голубые, сейчас потемнели и напоминают джинсы «Wrangler» с пузырями на коленях и без фирменного зиппера «Talon». Я похож на свои кальсоны. Запутался… на Чехова или все же на кальсоны?! А, черт с ним – на чеховские кальсоны. Чтобы никому из них не было обидно.
Как и Чехов, я пишу; но изредка. По старой привычке – эпитафии. Сочинить их не так-то просто. Это вам не любовные сопли по тетрадному листу размазывать. Лаконичное выражение своего отношения к покойнику
