плату. Короче, планов громадье, но реализовать их проблематично – нет денег на трамвай. Стали думать, что можно продать для появления начального капитала. На глаза попался ржавый велосипед. Во мне проснулся Цицерон, но какой-то косноязычный. Взаимопонимания мы с Троцким не достигли.
Кто я? Где? Угнетают окрашенные в грязно-голубой цвет стены с разграничительной филенкой. До полного отчаяния доводит хмурый, с признаками мизантропии доктор. Он поочередно задирает мне веки и задает расплывчатые вопросы. Чередуя рывки и провалы, нехотя возвращается память. Троцкий оказался агрессивнее и сильнее. Я догадывался, что в его натуре доминирует нечто звериное, но не до такой же степени! Ноет прибинтованное к голове ухо. Данное обстоятельство подталкивает к мысли – заняться живописью. Всегда поражали шедевры ван Гога. Мазня-мазней, а стоят миллионы!
Ближе к полудню заявился Троцкий в драном пальто и синяках. Пряча бесстыжие глаза, положил на тумбочку гуманитарную помощь. Канючил, жаловался на жизнь. Потом схватил меня за руку и стал умолять, чтобы я написал встречное заявление. Так вот в чем причина показного милосердия! Оказывается, он навестил меня не по зову души. Троцкому за жестокое обращение со мной светил срок. Судьба подлеца висела на волоске. Я ощутил себя Богом и заломил цену в пять бутылок водки. Хлопнули по рукам. Словно пронюхав о заключенной сделке, нарисовался участковый. Мы убедили его, что драки не было как таковой, были соревнования по борьбе. Подтверждая искренность наших отношений, мы с Троцким поцеловались. Поцеловались на удивление нежно. Человек в погонах смахнул слезу. Дескать, мир и любовь!
За спиной хлопнули ладошками обшарпанные двери. Больничное крыльцо радикально отличалось от церковного, манящего легкими деньгами – на нем не собирались калеки, никто не демонстрировал свое уродство и не молил о помощи. Хотя по идее должно быть наоборот. Глубокий вздох одурманил меня. Мир качнулся, накренились и еле уловимо поплыли здания. Душа запела «Лазаря». Возникло ощущение, будто заново родился, будто все плохое осталось в прошлом, а впереди – только свет и бесконечное счастье. Даже подживающее ухо перестало чесаться. Эйфория длилась недолго. Воздух с примесью выхлопных газов выветрил из груди запах больницы. Под ногами хрустнул снежок. Хрустнул, как в детстве. Когда казалось, что смерти нет, а самое страшное – это пауки и отцовский ремень.
У ларька, под лысым кленом, топтался Троцкий. Я не преминул напомнить о долгах. Троцкий обнадеживающе кивнул вислоухой шапкой и испарился, оставив узорчатый велосипедный след. Все складывалось как нельзя лучше! Я ласточкой взлетел на свой этаж и впорхнул в родное гнездо. Приветственно скрипнули половицы, в нос садануло затхлостью и канализацией. Наверху рухнул шифоньер… Жизнь дернулась и заскользила по накатанной лыжне.
III
Новый год – семейный праздник. Встречал в одиночестве,
