же, сама…» – легкое удивление промелькнуло к голове и тут же растаяло в наслаждении.
– Сладкоежка, – раздался смешок, – тебе дай волю – обо всем забудешь.
– О тебе забудешь!
– Я хочу тебя.
– Не могу предложить ничего лучше стола.
– Старый развратник! Так-то ты аспиранток портишь. Меня предупреждали!
– А ты и рада слушать.
Они уже стояли, обнявшись, возле небольшого «чайного» стола у стены. Манецкий выскользнул из объятий, набросил на столик пару простынь и, приподняв Аллу, подсадил ее на край стола. Алла порывисто поцеловала его и откинулась на спину, закинув ноги на плечи Виталию.
Время остановилось.
Глава 6
– Ты куда вчера исчез? – спросил Сергей у Манецкого во время общего перекура после обеда.
– Баню додраивал – интеллигентность требует, – ответил Манецкий, – потом ключи председателю относил. У него эта баня, похоже, любимое дитя.
– Еще-то даст?
– Почему нет?
– Хорошо бы, а то наши девушки не в восторге от общественной.
– В нашей им понравилось бы еще меньше.
– Вероятно.
Лишь вечером Манецкому удалось отозвать Аллу в сторону.
– Ну что, идем.
– Куда, ненасытный ты мой?
– Есть здесь одно симпатичное местечко, не вчерашняя баня, конечно, но если ты не имеешь ничего против сена…
– Я не имею ничего против тебя. Побереги силы. Завтра. Завтра, дорогой.
После первых, буйных, насыщенных событиями дней наступило относительное затишье. Все более или менее свыклись с окружающей обстановкой, приноровились к отсутствию элементарных удобств, приучились есть не глядя, чтобы не расстраиваться, в тарелку и на серо-красные руки с траурными дужками ногтей, привыкли ходить каждый день в сапогах, не стирая ног, перестали болезненно реагировать на пятна грязи на рабочей одежде и не обращали внимание на вызывающий мурашки холодок от непросохших ватников, курток, штанов, вязаных шапочек и носков.
Вечером, после возвращения с работы и легкого ужина в столовой, люди молча переодевались, развешивали верхнюю одежду в сушилке, умывались, расчесывали свалявшиеся под шапочками волосы и угрюмо расползались по своим комнатам, заваливались на кровати, читая по кругу немногочисленные имеющиеся в отряде книги и лениво перебрасываясь пустыми фразами. Не было даже той здоровой физической усталости, когда возможность скинуть сапоги и растянуться на кровати воспринимается как данная свыше милость, когда просто лежишь, закинув руки за голову, и, ни о чем не думая, смотришь в потолок, с истомой ощущая, как расслабляются натруженные за день мышцы. Была лишь душевная усталость от бесполезного топтания на поле и бесконечно долгого, как казалось, ожидания окончания еще одного рабочего дня.
Лишь часам к девяти люди понемногу стряхивали апатию, начиналось шатание из комнаты
