в нескольких местах единовременно, потому запахами их духов благоухали даже мраморные колонны и чертя твёрдую линию шага, Каргов в раздражении тёр нос, который бесцеремонно щекотали навязчивые ароматы.
– Я буду счастлива иметь эту картину. Она восхитительна и по цвету идеально подходит к нашей гостиной! – пропела стройная брюнетка своему коротковатому, но состоятельному спутнику. Оглянувшись на восхищённый цыплячий щебет, Каргов стал очевидцем того, как белая обтягивающая майка соблазнительно оголяла кремовый холмик левого плеча хозяйки, а чёрная, короткая юбка нахально раскрывала все прелести стройных ног. Бесспорно, красавица оценивала живопись исключительно по интерьеру своей гостиной, но погрешность эта, присущая многим дамам, ничуть не беспокоила её. Убедившись в этом, Игорь ступил на широкую, извивавшуюся террасу лестницы, крытую торжественным, красным ковром и мраморными ступенями уползавшую на второй этаж. Преодолев её, отуманенный бродячими мыслями Каргов, едва не столкнулся в холе с пышной блондинкой. Окутанная синим коктейльным платьем, любительница искусств крепко удерживала за руку толстобрюхого сына, умиравшего среди классических полотен от скуки и очевидно мечтавшего сбежать в ресторан быстрого питания к обожаемой Пепси-Коле и гамбургерам.
– Мам, пошли отсюда! – низким голосом пробурчал толстяк, мрачно раздувая хомячьи щёки. Но родительница не уступила его настойчивой просьбе, подтащив детину к сочному винограду, что по воле художника тяжкими изумрудными каменьями привалился к рубиново-алым яблокам, лакомой горкой румянящимся на серебряном листе подноса.
– Что ты Костя? Разве можно уйти? Смотри какая прелесть, всё как живое, прямо хоть бери и ешь! – с восторженным блеском в пресыщенных глазах увещевала женщина, но сын ещё угрюмее насупил светлые брови, сделавшись похожим на сердитый пирожок. Основательные материнские доводы, впрочем, совсем не обрадовали мальчишку, ведь слопать он жаждал отнюдь не беспритязательные фрукты, а хрустящие, жирные котлеты!
– Мам, пошли отсюда! – ещё более удручённо прогудел малец, когда Игорь высмотрел своего телефонного собеседника, среди каравана столиков, заносчиво обряженных в атлас. Зрелый мужчина, в бежевом костюме, тоже заметил его. С приветливой улыбкой искусствовед поднял изящный фужер, по кромку захлебнувшийся, сияюще-белым, искристым жемчугом изысканного вина.
– Рад встрече, Анатолий Генадьевич, – благоприязненно произнёс Каргов, подходя к столику и протянув крепкую ладонь.
– Взаимно, друг мой, взаимно, – отозвался известный в мире творчества собиратель живописи, дружественно пожав эту руку, и финансист присел на тёмное дерево элегантного стула. Полное, чуть румяное, лицо Анатолия Широкова с ямочкой на круглом подбородке, ярче подчеркнулось крупным носом и весёлыми, неопределённого цвета глазами. Запорошенные сединой волосы коллекционера, гладко зачёсанные к затылку и стянутые в тугой хвост, обманчиво выдавали его за художника.
