завтра, но сейчас мне хочется только одного: обнять мисс Дженни, уткнуться носом в густую шерстку и спать. Спать без снов, в которых я буду оплетена веревками, которые позволила накинуть на себя сама.
Эрик
Шарлотта ушла, и сразу стало пусто. Настолько пусто, насколько вообще способен чувствовать пустоту тот, кто сам ею является. В его жизни слишком долго не было места тому, что он испытывал сейчас, возможно, именно поэтому подобрать этому определение не получалось. В том, что на любовь не способен, Эрик убедился окончательно и бесповоротно. Страсть, наваждение, болезненное помешательство – возможно, но только не любовь. Столько света не найдется даже в этой девочке. Столько света, чтобы развеять бесконечную тьму, клубящуюся внутри.
А ведь вчера ночью он почти поверил в то, что это возможно. Почти поверил, когда прижимал ее к себе: спящую, безумно прекрасную и еще более желанную даже после такой неистовой умопомрачительной близости. Казалось невозможным хотеть ту, которую только что получил (как бы мерзко это ни звучало), но он хотел. Хотел еще больше, чем до того, как по-настоящему прикоснулся к ее чувственной нежности. Откровенной, искренней, безусловной, с какой ни разу в своей жизни не сталкивался.
Она отдавалась ему, не думая о том, что будет потом.
Завтра.
Через месяц или через год.
Отдавалась, ничего не требуя взамен.
Отдавалась так неистово и так безрассудно, как, наверное, способна только она.
Чуть позже, засыпая в его объятиях, Шарлотта улыбалась. Вглядываясь в эту улыбку, Эрик почти позволил себе поверить в это счастье.
Пока не пришел новый приступ.
Приступ, которого не случалось долгие годы. До встречи с ней.
Тщательно запертые чувства не позволяли клубящейся тьме и безумию прорываться в этот мир. Мерзость, которая подтачивала его изнутри, гнилые страшные мысли, жестокость и собственное проклятие, именуемое смертью. Он даже не сразу понял, что произошло, когда в ушах зашумело. Отчетливо ощущалась лишь пульсация под пальцами: ниточка тонкого пульса на ее запястье. Желание сдавить хрупкие руки в браслетах пальцев, впиваться в губы не поцелуями, а укусами. Слышать не стоны, а крики, снова и снова грубо врываясь в это хрупкое тело, жестко и яростно. Желание темное, как он сам, обрушилось на него вместе с рвущейся на свободу тьмой.
Разжав руки, отпрянул от сладко спящей Шарлотты, сдернул себя с кровати.
Из зеркала на него смотрело отражение собственного безумия: залитый золотом взгляд и черная радужка, неестественно-жуткие глаза на бескровном лице и судорога, сводящая пальцы. Голова разрывалась от боли, недавняя нежность, от которой сжималось сердце, отзывалась внутри лишь глухим раздражением.
Усилием воли вытолкнул себя за дверь, направляясь к дальней лестнице. Перила крошились под текущей с пальцев магии искажений, позолота осыпалась во тьму, как искры золотой мглы, раскалявшей его изнутри.
Образ Шарлотты неожиданно возник перед глазами: припухшие
