передал его на прошлой неделе. Они перерыли всю ферму и нашли только дюжину ловушек для кроликов: Пико-Буфиго с большим чувством объяснил, что хранит их в память о покойном отце, царствие ему небесное, и что сам он знать не знает, как ими пользоваться.
Тем не менее они увели его в жандармерию в Обани, где его очень долго допрашивал какой-то лейтенант. Он совершенно спокойно отрицал свою вину и даже ответил на некоторые вопросы следователя так, что рассмешил его. Но в тот самый момент, когда Пико-Буфиго уже думал, что его вот-вот отпустят домой, коварный следователь положил на стол медную пуговицу и задал неожиданный вопрос:
– А это? Что это такое?
Пико-Буфиго, опустив глаза, посмотрел на свою куртку и не смог справиться с внезапно охватившим его приступом ярости, который не укрылся от следователя, но он почти сразу взял себя в руки.
– Да это же моя пуговица, оторвалась от куртки! Вы у меня дома ее нашли? – как ни в чем не бывало проговорил он.
– Мы ее нашли в пещере, где прятался убийца, – уточнил один из жандармов.
– А где она, эта пещера? – спросил он самым невинным голосом.
– Вы это лучше нас знаете!
Вот как получилось, что его портрет появился в газетах, и его судили судом присяжных в Экс-ан-Провансе.
Он спокойно отрицал все и даже ухитрился убедить в своей невиновности назначенного ему бесплатного адвоката, которого считал второстепенным помощником местного судьи. Он признался только в одном: та злосчастная пуговица действительно принадлежит ему, и он, вероятнее всего, потерял ее год назад, когда подстерегал в той пещере куропаток.
Свидетели из Ле-Зомбре были вызваны в зал суда и очень нелестно отзывались о Симеоне; свидетели из Бастид-Бланш, почтальон и оружейник, подтвердили, что на протяжении всей той недели, когда было совершено убийство, в распоряжении Пико-Буфиго не было ружья и что к тому же он был тяжело болен – все видели, как он катался от боли по земле с обострившимися чертами лица и пеной у рта.
Все вроде шло как надо, но тем не менее Пико-Буфиго забеспокоился, когда прокурор попросил присяжных заседателей «внимательно всмотреться в узкий звериный лоб обвиняемого, в его маленькие свирепые глаза с беспощадным взглядом, в его выступающую вперед челюсть и зубы хищника»; он очень удивился, когда тот же прокурор «потребовал» эту голову, которую он только что с таким отвращением описал, и стал умолять присяжных заседателей «отдать» ее ему, как будто хотел унести ее к себе домой.
Улыбка защитника чуть успокоила Пико-Буфиго, но не надолго.
Защитник первым делом принялся утверждать, что его подзащитный без всякого сомнения дегенерат, бессемейный, необразованный, но безусловно самого тихого и невинного нрава, какими бывают все деревенские дурачки.
Затем взялся квалифицировать преступление, по его мнению в сто раз более ужасное, нежели его изволил определить высокоуважаемый господин прокурор: выходило,
