по тысяче франков, он развернул их веером и помахал ими.
– Это тысячные купюры! – крикнул Лу-Папе, думая, что тот никогда таких не видел.
Пико-Буфиго помедлил с ответом, стало слышно, как он завозился на дереве; его лицо вдруг вынырнуло из листвы: от гнева оно было налито кровью.
– Это что еще такое, а? – заорал он. – Кому это может прийти в голову? Чтобы я да согласился продать свою землю! Вон отсюда, паршивые свиньи! Вон отсюда, Субейраново дерьмо!
– Марий, – отвечал Лу-Папе, – не кричи так, а то задохнешься. Я же вежливо с тобой разговариваю: не оскорбляй Субейранов, не то это плохо кончится!
Он говорил спокойно, но побледнел, а его глаза зажглись странным огнем.
Уголен попытался было успокоить его:
– Папе, не сердись, это он так, в шутку. Он в плохом настроении, пройдет…
– А эта рыжая сова, чего она вмешивается не в свое дело! – зарычал разъяренный Пико-Буфиго. – Иди куда подальше, там и мигай себе! Вот спущусь с дерева, увидите, что я делаю с Субейранами!
Лу-Папе стал мертвенно-бледным, из его глаз посыпались искры. Он отбросил далеко в сторону трость и шляпу, снял пиджак, который тоже полетел на траву, и, расставив руки в стороны и втянув голову в плечи, проговорил хриплым, задыхающимся голосом:
– А ну, давай спускайся! Да ПОБЫСТРЕЕ, некогда мне с тобой лясы точить! Спускайся, падаль, гнида, УБИЙЦА!
Браконьер спрыгнул вниз, потрясая секатором, Уголен отскочил в сторону. Лу-Папе, вместо того чтобы отступить, бросился вперед, нагнулся и схватил противника за щиколотки: тот упал ему за спину и растянулся на земле. Уголен сорвался с места и ударом каблука прижал к земле руку, в которой был зажат секатор. Лу-Папе, не отпуская щиколотки противника, откинулся грудью назад и стал крутиться, не сходя с места. Тело Пико-Буфиго совершило пять или шесть оборотов в воздухе, и на каждом полуобороте он подбородком или носом ударялся о землю, а его окровавленные руки напрасно цеплялись за колючий кустарник… На последнем обороте Лу-Папе вдруг прибавил скорости и отпустил противника: тот, расставив руки в стороны, совершил бреющий полет метров на пять или шесть и с глухим стуком врезался в ствол огромного оливкового дерева, стоящего посреди зарослей боярышника. Лу-Папе, потирая руки, пошел за пиджаком. Уголен же приблизился к побежденному, который лежал на животе и не шевелился. Уголен пнул его в ягодицы, но ответа не последовало, тогда он перевернул его и увидел залитое кровью разбитое лицо со свернутым набок носом.
– Нам не нужно, чтоб он сдох, – сказал Уголен подошедшему Лу-Папе.
– Отчего же, – ответил дядюшка. – Люди иногда падают с дерева и умирают. Отнесем его под оливу!
Они взяли его за ноги и потащили. Голова Пико-Буфиго то и дело подскакивала, натыкаясь на кротовые холмики.
Они уложили его под деревом, оставив рядом с ним секатор… Бедняга лежал ничком на траве, не шевелясь.
Лу-Папе надел пиджак, поднял трость, затем шляпу, повисшую на шиповнике, и они удалились, время от времени оглядываясь.
