заборный проем – и вот мы во дворе. У входной калитки толпилась родня: встречают дядю. В нашем семействе встреча родственника всегда происходит так: все знают, когда должен приехать дорогой родич, готовятся к его приезду, накрывают на стол, разжигают мангал, натирают бокалы, драят полы. Когда гость входит во двор дома, кто-то из наших громко оповещает остальных о долгожданном визитере. И вот из дома уже выбегает, точно ошпаренная кипятком, истомленная ожиданием публика. На лицах – удивление и неожиданная радость, будто приезд гостя стал сюрпризом. Будто бы его приезд предотвратил войну! Глаза навыкат, рот сразу выдает торжественное «А-а-а!», руки в стороны – шире не разведешь.
За спинами встречающих стоял он. Обнимаясь с дядей, самый высокий из наших упирался ему лбом в грудину. Не только ростом дядя выделялся среди сородичей, но и зелеными глазами, и темно-русыми волосами, и рыжеватой щетиной на худом и скуластом лице, и грандиозной мышечной архитектурой.
Мы трое стояли поодаль, ожидая, когда все расцелуют дядю, наобнимают.
Но тут он сам нас приметил, спешно доцеловал тетушек, племянниц, зятьев, дедушку, грудничков и двинул в нашу сторону. Толпа расступилась, дядя прошел по коридору распаленных его приездом людей с застывшими на лицах глупыми улыбками и встал перед нами.
Выше нас на две головы, дядя стоял на фоне плывущих облаков.
– Во что играете? – спросил великан, метнул палец кверху и насадил на него проплывающее облачко.
С неясным выражением лица оглядывал он наш нехитрый инвентарь.
– Обычно в лапту, – ответил я, оглядев братьев.
– Лапта – для педиков ботва, – сложил дядя стих. – Нормальные пацаны в футбол играют. Это я понимаю – игра! А что ваша лапта?! Херота ваша лапта, – еще раз срифмовал дядя.
Мы молчали и глядели себе под ноги, как нашкодившие малыши. Стыд охватил нас. Как и всякий стыд, этот прихватил за собой еще один стыд: вдруг стало стыдно, что у меня волосы на лобке, что я думаю о девушках и от этих мыслей постыдно удлиняется часть тела и что мучительно приходится искать уединения, чтобы ослабить это напряжение и вернуть орган в прежнее, менее беспокойное состояние.
– Ладно, сейчас за стол пойдем, потом поговорим.
Дядя повернулся и, уже обращаясь к блаженно улыбающимся родственникам, воскликнул:
– Я так и не понял, в этом доме кормят или нет?!
И засмеялся громко и радостно, как смеются все большие и сильные люди.
Ели шумно.
Можно было и с закрытыми глазами, только лишь ориентируясь по звукам, угадать, кто и что ест. За стуком приборов о посуду слышалось тяжелое сопение деда Сергея над густым мясным супом, будто не ел он, а тащил ведра с раствором в гору. Тетя Мариэтта причмокивала да обсасывала мозговую косточку с такой страстью, что казалось, будто рядом разгорается оргия. На полой косточке, оставленной теткой на тарелке, можно было исполнять как на свирели. Дядя Саша, имея на мизинце
