он, полностью поглощенный Алиной, так и не притронулся к еде. А между тем, девушка продолжила свой рассказ:
– Так вот, дядя категорически запретил отцу что-либо подписывать!
– Не сочти меня за бездушного негодяя, но, чем он руководствовался? Ведь это же было крайне рискованно! Лучше было выносить восьмерых, чем потерять всех!
– Да, все вокруг это твердили, но он был непреклонен, ведь дядя мыслит другими категориями. Короче, Артур уговорил отца не соглашаться на редукцию эмбрионов!
– Но чем он это мотивировал, ты так и не сказала?
– Это довольно сложно объяснить с учетом современных реалий! Те, понятия, которыми оперирует мой дядя, нынче непопулярны… Поэтому я стараюсь посторонних в это не посвящать!
– О чем ты говоришь? Расскажи мне…
– В общем, он сказал, что редукция – это ГРЕХ… Ты знаешь, что такое ГРЕХ?
Алина употребила старое английское слово, значение которого было, однако, безусловно знакомо лейтенанту Стояновичу.
Глаза Мирослава еще больше округлились, и, хотя он понимал, что выглядит глупо, он никак не мог совладать с собой и все смотрел на Алину, часто моргая. Глядя на лейтенанта, девушка засмеялась:
– Вот видишь, ты тоже сделал это страшное лицо! Как будто смог вдруг рассеялся, и выглянуло солнце! Я уже привыкла к такой реакции, не волнуйся! Есть слова, которых даже нет в современном языке, но которые и есть самые важные! Бог, грех, любовь, семья… Все эти понятия теперь встретишь разве что, в книгах, написанных на мёртвых языках. А между тем, благодаря тому, что некоторые до сих пор не забыли этих слов, у меня даже в наше время есть настоящая семья. И это очень дорогого стоит. Не говоря уже о том, что, неизвестно, появилась бы я вообще на свет, не вмешайся Артур. А так, все десять детей удалось выносить и произвести на свет. И все десять, представь себе, живы и по сей день, и мы очень тесно общаемся. Мы часто собираемся дома у дяди.
Алина замолчала и поднесла трубочку отверстию под маской, чтобы попить воды. Мирослав молчал, не зная, что ответить. Эта девушка, с ног до головы закутанная в латекс, так легко рассуждала о таких простых, но, в то же время, таких нереальных в наше время вещах, словно бы и не произошло за эти столетия столько печальных, разрушительных и необратимых событий.
А, впрочем, если задуматься, то для нее эти события и не сыграли особой роли. Ее мировоззрение не было извращено под тяжестью болезни и прочих обстоятельств. «Она не может выйти из дома без этого чертового комбинезона, пьет одну воду, сидит на лекарствах, но у нее при этом есть семья, у которой есть свои ценности. Тогда как все кругом борются за то, чтобы прожить хотя бы еще один день, день, посвященный себе самому и никому более, Алина рассуждает о грехе и семье!» – с удивлением подумал Стоянович. Для Мирослава, рожденного и воспитанного в век постоянного преодоления, обученного думать только о себе, своем здоровье и личной выгоде, это было немыслимо. Более того, прежде лейтенанта раздражали даже подобного рода разговоры. Если
