ужин» не вызывало у Мирослава абсолютно никаких ассоциаций, так как он даже не представлял себе, что это такое.
Еще будучи школьником, Мирослав читал Льва Толстого в английском переводе. Почему-то именно картины из романов этого русского писателя появлялись в воображении Мирослава при упоминании о «семейных обедах», «любви», «изменах», «грехах» и прочих старомодных понятиях. Вообще «вся эта сентиментальная чушь», как называл ее про себя лейтенант Стоянович, ассоциировалась у него с XIX веком. В современном мире семьи почти ни у кого не было, особенно, в истинном понимании этого слова. Редко кто поддерживал отношения с биологическими родственниками. Поскольку браки давно уже никто не заключал, а потомство воспроизводилось на основании решения специальной комиссии Департамента Здоровья. Люди перестали считать биологических родственников близкими людьми. Иногда родители поддерживали отношения со своими детьми, особенно, если нуждались в их помощи и уходе, как это было, например, в случае с тяжелобольной мамой Даниэлы. Однако из-за низкой продолжительности жизни, современники Мирослава сиротели довольно рано, а чаще всего и вовсе не помнили своих родителей, так как были слишком малы на момент их смерти.
Обычно между собой общались только родные братья и сестры. Но из множества эмбрионов, родившихся от одной подсадки, выживало обычно не более половины. Из оставшейся половины только один-два ребенка были относительно здоровыми, остальные умирали в раннем детстве. Так было и с биологическими родственниками Мирослава. Его биологический отец даже не был знаком с его матерью. В общем-то, в этом и не было необходимости. Чаще всего женщина и мужчина, выбранные для создания потомства на основании медицинских анализов, и не желали знакомиться друг с другом. И, действительно, чего ради? Ведь о создании семьи речи не шло, от «родителей» был нужен просто биоматериал для создания им подобных не разбитых до крайности болезнью людей.
Детей они растили не вместе, хотя и могли косвенно влиять на те или иные аспекты их воспитания. С самого рождения и лет до двух (в зависимости от тяжести патологий) дети находились в условиях стационара. В подавляющем большинстве случаев это было вполне оправдано, так как при наличии каких-то тяжелых болезней, новорожденным нужен был профессиональный уход. Подросших детей отправляли в специальные ясли, а потом в школы-интернаты при больницах, где они также росли под наблюдением врачей и педагогов. Родителям разрешалось их навещать, если, конечно, они хотели, что тоже бывало не всегда. Ни дети, ни родители не страдали от вынужденной разлуки, так как они с рождения ни одного дня не жили вместе, не успевали привязаться друг к другу, и никто даже не представлял себе, что может быть иначе.
Мирослав совсем не помнил свою сестру, так как она умерла совсем маленькой. Мать он тоже видел очень-очень редко, так как у нее был порок сердца, и она почти все время лежала в клинике. Когда у нее случались непродолжительные периоды ремиссии, она приезжала в гости к сыновьям. Но поскольку мать с детьми были по сути чужими людьми, встречи
