глазами. По подбородку стекала капля крови из прокушенной губы. Поганец так и не вскрикнул…
…Годелот ощущал, как пылающую болью спину щекочут теплые капли. Пустяки, святой отец, что такое пять ударов? Видели бы вы, каков был при их первой встрече Пеппо…
Обвинитель же поглядел шотландцу в глаза и перевел задумчивый взгляд на разложенные на каменном подклете печи инструменты. Спокойно… А в желудке уже заворочался ледяной еж…
Руджеро отвел глаза от печи и снова кивнул Ачилю. Еще дважды плеть впилась в окровавленную спину арестанта, но тот все так же отвечал на каждый удар приглушенным рыком, не проронив ни слова. Наконец доминиканец жестом остановил палача и снова подошел к кирасиру.
– Браво, юноша, я впечатлен вашей выдержкой, хоть и не вашим благоразумием. А потому по-прежнему готов вам помочь.
Годелот распрямил спину, улавливая в голосе обвинителя доверительные нотки. Что еще задумал чертов паук? А монах прищурился.
– Я верю вам, Годелот. Вероятно, вы и правда, не знаете, где нужная мне вещь. Зато это знаю я. Она у вашего спутника Пеппо, – тут голос доминиканца спустился до почти интимного шепота, – верно, друг мой?
Шотландцу отчаянно захотелось плюнуть в суровое бритое лицо. Монах же продолжал:
– Ей негде более быть, юноша. А потому мой последний вопрос прост… Где Джузеппе?
Годелот улыбнулся. Потом рассмеялся, все громче и громче, пока не захохотал в голос, будя эхо в темных стенах.
– Где Джузеппе? – переспросил он, резко обрывая смех и все еще улыбаясь, – ах, святой отец, вам и невдомек, с какой радостью я бы узнал, где этот мерзавец, – в этот миг кирасир ничуть не кривил душой, – но я не знаю. Он ушел, и один Господь ведает, где его носит нелегкая.
Брови Руджеро дрогнули, и шотландец безнадежно покачал головой:
– Да, велите пороть меня дальше. Забейте меня насмерть, святой отец, если угодно. Быть может, мертвый я окажусь осведомленней.
Доминиканец же усмехнулся:
– Пресвятая Дева, сколь пылки и принципиальны бывают отроки в наш суетный век! Где смирение перед лицом духовного сана? Где почтительность? Но вас поздно перевоспитывать, Годелот.
Обернувшись к столу, он снова взял в руки кожаный шнур.
– Вы не знаете, где сейчас Джузеппе, но вы знаете, как его можно найти. У вас есть какая-то договоренность. Место встречи, знак, условленное время. Что-нибудь непременно есть. Вы можете с пеной у рта доказывать мне, что расстались навсегда. Но вы заведомо солжете, Годелот. Вы оба не таковы, чтоб разойтись, оборвав все связи. Джузеппе слеп, вы одиноки. И оба несусветно молоды, а потому недостаточно мудры, чтоб разом избавиться от опасного знакомства. Как же подвигнуть вас на откровенность, друг мой? – Руджеро неотрывно смотрел в лицо арестанту, ища тень неуверенности, – боли вы не боитесь… Я могу грозить вам слепотой, ожогами или искалеченными ногами, но, как мы уже выяснили, вы излишне
