style="font-size:15px;"> – Так… кое-что… – Женщина словно усовестилась: клавиша упрямо западала.
– Для Николая?
– Для моего бывшего мужа.
– Он же не в тюрьме, чтобы носить ему передачи. Знаете, что я вам скажу? – спросила Жанна, чтобы легче было высказать то, чего та явно не знала. – Знаете, что? Знаете?
Она словно перекладывала перед собой с места на место невидимые предметы.
– Ну, скажите… – Женщина вздохнула так, словно каждый предмет был ей отлично виден и не вызывал ничего, кроме скуки и уныния.
– Вы не тратьтесь и больше ничего такого не приносите.
– Какого такого? – Женщина не желала понимать значение слова, которое Жанна, напротив, слишком хорошо понимала.
– Такого, как у вас в рюкзачке. – Жанна взяла рюкзачок, продела руки женщины в лямки и повесила ей на спину, после чего удовлетворенно оглядела ее, оценила со стороны и добавила: – Теперь я буду тратить на него деньги. Это моя альтернативная идеология.
Глава тринадцатая
Правительство ценит
…И тут откуда-то из толпы вынырнул бледнолицый, с подсиненными обводами вокруг глаз, столбиком морщин на бескровном лбу и морковно-красным затылком – ее англичанин. Впрочем, англичане не выныривают, а выносят себя как некую драгоценность, требующую бережного, аккуратного обращения, а главное почтительности к себе и самоуважения, поскольку кого же англичанину уважать, как не самого себя. Ведь все прочие в лучшем случае туземцы, а то и вовсе – мартышки. И лишь они одни – англичане, даже если и осквернятся, оскотинятся, вынырнут или приползут на карачках, что, конечно, случается редко или почти никогда. И это почти – им в выслугу и заслугу, как орден, как потомственное дворянство, как высшее право в первых рядах приветствовать королеву и салютовать от имени народа – всех тех, кто толпится в задних рядах…
Вот он и вынес, водрузил себя, как статую на пьедестал, прямо перед Жанной. Она куда-то спешила, но тут углядела, себя слегка осадила, словно норовистую лошадь, попридержала, замедлила ход: англичанина же не каждый день встретишь, а тем более знакомого, хотя и не лучшим образом себя проявившего. Но то забыто, поскольку теперь у нее это, заслонившее все остальное. Поэтому англичанин (кажется, Патрик или Рональд) – лишь повод для любопытства, для двух-трех беглых вопросов, не требующих обстоятельного ответа, поскольку вопрос-то задать еще можно, а выслушивать ответ – пощадите, избавьте, скука смертная…
– Патрик, how are you? – Все, что помнила по-английски (итальянский давался лучше), из личного общения, хотя могла и добавить: «I am fine. Thank you», но это уже лишнее, на что-то претендующее, похожее на беспомощную попытку доказать, что она о нем не думает и не вспоминает. А тут и доказывать нечего, поскольку она – без всяких попыток – не думает и не вспоминает.
– Спасибо за вопрос. Я вполне удовлетворен обстоятельствами своей жизни. – Какой чудовищный русский. Патрик явно по этой части сдает. Вот что значит – лишиться ее опеки и надзора.
– Я
