звенит звонок на урок – приходится всё отключить.
В чат я возвращаюсь уже после уроков – сажусь на скамейку в парке и читаю те сообщения, которые ребята успели настрочить, пока меня не было. Везёт им – наверно, в их школах не такой жесткач с дисциплиной, как у нас, раз им можно копошиться в телефоне во время уроков. Или они все сейчас не в школе? В общем, там обычный трёп на всякие-разные темы – ничего серьёзного. Но именно этот трёп приводит меня в чувство, успокаивает, приглаживает растрёпанные мысли. Толик рассказывает о том, что прямо сегодня с утра попробовал очередную экзотическую вкусняшку – гамбургер, сделанный с какой-то особенной французской сосиской. Да он настоящий гурман! Только я бы на его месте выбрала другой «деликатес». Тогда, в маршрутке, мне показалось, что Толик готов проглотить всё, что угодно. Сейчас, читая реплики ребят, я понимаю, что он вроде дегустатора, что ли – любитель пробовать что-то новенькое. Устраивает сам себе челленджи по поеданию редких вкусняшек. Вадя спрашивает, как нам его новый трек. Я ещё не слушала, но и так знаю, что наверняка он крут. Светка, как всегда, умиляется и радуется всему. Это тоже здорово. Моё настроение взмывает ввысь.
Тут кто-то из них упоминает слово «вчера» – и я снова вспоминаю Алика. Думают ли остальные о нём так же часто, как я? Если думают, то почему не говорят? Может, у них так принято: не обсуждать трагичные истории тех, кого они навещают, и вообще приходить к каждому только один раз – я ведь чувствую, что к Алику мы больше не придём. Не углубляться в чужое горе, чтобы самим не пойти ко дну. Ведь однажды они трое чуть было не… О своём сне с Аликом в главной роли я в итоге так и не рассказываю. А о виденной мной наяву гиене, ошивавшейся возле его больничной койки, – тем более. Кажется, если я начну описывать сюжет сна – меня просто не поймут. Этим я нарушу их «кодекс». Кодекс клуба самоубийц. А если расскажу о гиене – так просто сочтут чокнутой.
Вадя неожиданно радует меня тем, что сам начинает разговор на другую волнующую меня тему.
Вадя: Я тут, кстати, всё ещё думаю насчёт числа двенадцать. Перебрал всю символику, которую знаю: двенадцать апостолов, двенадцать знаков зодиака, двенадцать подвигов Геракла, двенадцать главных олимпийских богов – да, я даже в мифологию полез.
Света: Вадечка, а что это значит именно для нас? Вот выпало нам это число – и что теперь? Чего ждать?
Толик: Да я уже забыл про эти кубики. Это же какие-то две игрульки с точками всего лишь, чего вы заморачиваетесь?
Но «глас разума», которым пытается вещать Толик, все упорно игнорируют.
Вадя: Ещё я вычитал у одного автора идею о том, что двенадцать – это число жертвы. И жертва эта – главное условие восхождения человека к высшим, божественным силам.
В мыслях у меня тут же снова вырисовывается образ повешенного с пропавшей двенадцатой карты Таро. Как было написано в трактовке? «Перемены, которые могут потребовать жертв». То, что карта пропала, означает, что не будет перемен? Или не будет жертв?
