места. Двери снова распахнулись, и явился народу Никон, в черной рясе, огромный, сосредоточенный в молитве. Прихожане не то чтобы шептаться, дышать не смели. Тяжко скрипнул под ногой святейшего порожек патриаршего места.
Поддьяк, хоть и видел краем глаза пришествие, продолжал читать псалом, лепеча и не вникая в смысл слов:
– «Иже не ульсти языком своим и не сотвори искреннему своему зла…»
– Перестань читать! – раздался ясный, сильный голос Никона, и многие вздрогнули, вспомнив этот голос, трепет продрал спины под шубами.
Монахи, пришедшие с Никоном, запели «Ис полла эти деспота» и, закончив, уже вместе с прихожанами сотворили молитву «Достойно есть».
– Говори ектенью[59], – приказал Никон соборному дьякону и пошел прикладываться к иконам, к мощам. Священство и митрополит Иона, местоблюститель патриарший, стояли, пораженные, не зная, как быть.
Никон вернулся на патриаршее место, возгласил молитву «Владыко многомилостиве» и послал своего монаха к Ионе, звать под патриаршье благословение.
Лицо у Ионы дрогнуло. Водя бровками вверх-вниз, пошел он, растерянный, покорный, к зовущему и благословился.
За митрополитом, без мешканья, потянулись соборный протопоп, священники, дьякон, поддьякон, причт.
– Ступай к великому государю, – сказал Никон Ионе, – возвести ему о моем приходе.
Иона взял с собою соборного ключаря Иова, и поспешили в Терем, в домашнюю дворцовую церковь во имя святой Евдокии, где стаивал заутрени Алексей Михайлович.
Служба в соборе продолжалась, но была она как эхо, ибо все – служащие, молящиеся, бывшие и пришедшие – думали об одном: что же теперь будет?
Один Никон был спокоен, и видели его спокойствие. Стоял перед иконами Феофана Грека, смотрел на белые сияющие одежды Господа Вседержителя, на золотую руку Его, благословляющую, стоял и ждал.
Алексей Михайлович убирал догорающие свечи, ставил новые. 18 декабря – день сильных и страстных: мученика Севастьяна, обличителя язычества, патриарха Иерусалимского Модеста, восстановившего разрушенный персами и иудеями храм Гроба Господня, преподобного Севастьяна Пошехонского, молившегося в русском городе Романове, святой Софии Чудотворицы.
Тихо было на душе Алексея Михайловича. Близился праздник Рождества, душа, трудясь, приготовлялась к радости.
Служил заутреню Лукьян Кириллович, голос у него был басовитый, громовитый. Алексей Михайлович любил с ним петь.
Пламя только что зажженной свечи от нежданного потока воздуха припало, погасло.
Царь недовольно повернулся и увидел Иону и Иова.
– Великий государь, Никон пришел, – шепотком сказал митрополит.
– Никон? – не понял Алексей Михайлович.
– В соборную церковь пришел, на патриаршем месте стоит.
– Никон?! – прошептал Алексей Михайлович.
– Послал нас к тебе объявить о своем приходе.
– Боже
