может, пьяный ветеран возвращался домой после того, как всю ночь опрокидывал «ершей» и травил военные байки о сражении в Арденнах или на холме Порк-Чоп. Вот это были времена… можно было посмотреть на Европу, Тихий океан и таинственный Восток сквозь прицел базуки. Кто знает… Да и какая разница? В любом случае найти такое лобовое стекло будет непросто.
И недешево.
«Ох, Арни, – подумал я. – Ну ты и влип».
Спущенная шина, которую Лебэй снял, стояла возле стены. Я присел на корточки и заглянул под машину: там уже начинало образовываться свежее масляное пятно, черное на фоне коричневого призрака старого пятна, за долгие годы впитавшегося в бетонный пол. Легче мне не стало. Выходит, двигатель все-таки треснул.
Я обошел машину со стороны водителя и уже схватился за ручку, когда увидел в дальнем углу гаража бочку для мусора. Сверху лежала большая пластиковая канистра, и над ободом бочки виднелись буквы «САПФ».
Я застонал. Да, масло старикан точно поменял. Молодец какой. Старое у него кончилось, и он влил в тачку несколько кварт моторного масла «Сапфир». Такое продается в «Мамонт-марте» по три с половиной доллара за пять галлонов. Роланд Д. Лебэй был просто душка. Сама щедрость!
Я открыл дверь и сел за руль. Здесь запах гаража уже не казался таким тяжелым, насквозь пропитанным затхлостью и разложением. Рулевое колесо у Кристины было широкое и красное – колесо с претензией. И с характером. Я еще раз осмотрел удивительный спидометр, размеченный не до 70 или 80, а до 120 м/ч. И никаких тебе снизу километров мелким красным шрифтом. Когда эта крошка сошла с конвейера, идея о переходе на метрическую систему еще никому не приходила в голову. Ни намека на крупную красную отметку «55». Тогда бензин стоил 29,9 доллара за галлон, а то и меньше – если в твоем городе шла война за самую низкую цену. Нефтяные эмбарго и ограничение скорости до 55 м/ч начали вводить только спустя пятнадцать лет.
«Хорошие были времена», – подумал я и не сдержал улыбки. Сунув руку в нишу слева от сиденья, я нащупал небольшой рычаг, который позволял отодвигать сиденье и регулировать его высоту (если он еще работал).
– Надо же, сколько наворотов, – с издевкой пробормотал я.
В машине был кондиционер (уж он-то точно не работал), круиз-контроль и большое кнопочное радио с кучей хромированных деталей – только AM, разумеется. В 1958 году FM-диапазон представлял собой пустыню.
Я прикоснулся к колесу, и тут что-то случилось.
Даже сегодня, тщательно обдумав все произошедшее, я не вполне понимаю, что это было. Видение? Может быть… На миг мне показалось, что порванная обивка исчезла: сиденья были целые и приятно пахли винилом. Или натуральной кожей? Потертости на руле тоже пропали, и хром красиво мерцал в вечернем свете, падающем сквозь открытую дверь.
«Прокатимся, малыш? – словно бы зашептала Кристина в жаркой тишине гаража. – Прокатимся с ветерком!»
На секунду изменилось все вокруг: исчезла безобразная паутина трещин на лобовом стекле, и даже облезлая, пожелтевшая и заросшая сорняками лужайка перед
