момент и заслушался: вдруг поймал себя на мысли, что знает подробности: Бугаев повторялся, в иных местах – слово в слово, ценя удачные каламбуры и обороты. Когда Бугаев пошёл на третий круг, тюремщик на минуту поверил в наличие родственной связи с пленным. На пятом круге тюремщик почувствовал, что голова его начинена порохом, а фитиль тлеет уже над самым ухом.
– Замолчите-с! – тонко закричал он, шагнул к решётке, чтобы прицельно бросить чем-нибудь тяжёлым в Бугаева, но пошёл юзом, как четырёхколёсный мотор на льду, чуть не врезался в стену, манёвром пьяного гусара избегнув столкновения, сник, извергнул из себя на грубый цементный пол обед и даже часть завтрака, в получившуюся лужу и плюхнулся.
Бугаев ухватил тюремщика за шиворот и подтянул к решётке. Тело поплыло как плоскодонная баржа по обмелевшей реке: мнимо податливо, то и дело задевая что-то. Бурлак в мгновение ока обернулся пиратом, мародёрство на бесчувственном теле вскоре дало ему повод к торжеству: ключ.
– Эк вы, голубчик, вавилонское столпотворение повторили! С испугу они речь человеческую позабыли, – торопился выговорить между приступами хихиканья Василий Васильевич.
– Да уж, презабавно вышло. Почти как в старые добрые времена. Грохот, пыль!.. Дыма и огня не хватает для… Мой приятель Савинков точно одобрил бы.
– Погодите, устроится случай и для настоящей бомбочки! – прыскал Розанов. – «Антимузу» отправить в атмосферу на кринолинах барражировать вместо парашюта!
– Тут она, машинка, в кармане! – весело отвечал Вольский.
Философ и бывший террорист шли по улочке, обдумывая дальнейшие действия.
– Надо же!.. Подумать не мог, что вызовусь за писателей стоять! – посмеивался Вольский.
Василий Васильевич тихонько напевал, отстукивая такт по головке трости костяшками пальцев:
– «Фонарики-сударики горят себе, горят; что видели, что слышали – о том не говорят».
– Каков у вас план?
– …о том не говорят.
– Бросьте свои шутки, Василий Васильевич!
– Фонарики-сударики… Так-с.
– Заинтриговали какой-то новой тайной, а остального говорить – не нужно?
Розанов резко остановился и обернулся к спутнику.
– У меня новая теория. Вернее будет сказать, уточнение и развитие прежней.
– Расскажите.
– Не всякое литературное произведение антимузы хотят уничтожить.
– Вот как?
– Эти негодяйки не против великой русской литературы сражаются. У них – цель, а литература – лишь средство.
– С чего вы взяли?
– А вот из поправочки Минцловой и взял. Зачем бы ей, ранее убеждавшей Борю бросить стихосложение, править его стихи? А вот зачем: углядела полезное для своих замыслов зерно.
Вольский
