ему было взять Бродского? На черном рынке можно было достать Цветаеву, Пастернака, Мандельштама из «Библиотеки поэтов», а Бродский у нас не издавался и поэтому не продавался на черном рынке. Знакомых, которые передавали бы друг другу почитать тонкие машинописные страницы с нечеткими строчками, у Ильи не было.
Ну, а теперь у Ильи был Бродский, и он был так счастлив, так влюблен – в сборник нью-йоркского издательства «Остановка в пустыне», в «Конец прекрасной эпохи», изданный в «Ардисе», в только что изданный там же, в «Ардисе», сборник «Новые стансы к Августе».
«Замечательно, когда зять с тестем в таких хороших отношениях», – говорили все. Илья не хотел быть с папой в хороших отношениях, он хотел быть его сыном!.. Не потому, что от папы зависела его судьба, карьера, роман.
Илья работал редактором отдела прозы модного комсомольско-молодежного журнала и получил все, что было обещано. Роман папа напечатал главами, об Илье заговорили – «талант, надежда, новая проза». Над окончательным вариантом романа Илья работал, но никак не мог закончить, зато он так много писал как журналист, тексты лились из него рекой – о культуре, на социальные темы, обо всем. Через несколько лет после нашей свадьбы он уже мог выбирать, в какой союз вступать, Союз писателей или Союз журналистов. Выбор был ясен – конечно, Союз писателей, но Илья колебался, мучился, – настолько сильно ему хотелось вступить в оба.
Это такая советская история – карьера по блату, по знакомству, по протекции. Благодаря дружбе с отцом мальчик из ленинградской коммуналки был уже… кем он только не был – «надеждой молодой прозы», вершителем судеб чужих рукописей, известным ленинградским журналистом!.. Без папы ничего бы не вышло, папа помог. Но ведь нужно знать, кому помогать. Бездарностям помогай-не помогай, результат один – бездарность.
К концу папиной жизни Илья уже был сам. От папы уже ничего не зависело, но Илья все так же замирал у двери папиного кабинета…Илья ведь вырос с отцом знаменитым ученым-космонавтом-разведчиком. Вот и нашел в папе не только старшего близкого мужчину, а того знаменитого отца, о котором мечтал в детстве, и был ему как сын, удачный сын. Я подходила к кабинету и слушала его приглушенное бормотание, – он читал папе что-то свое, и папино довольное «ну, ладно, ну, допустим…».
Илья так любил папу, что мне казалось, я вообще не была замужем.
Ночью, после долгих разговоров с папой, Илья приходил в мою комнату и падал рядом со мной, счастливый и возбужденный – не мной, а разговорами с папой, папиным прошлым, Бродским, обсуждением своих дел. Конечно, иногда между нами происходило то, чему положено быть, но наша «сексуальная жизнь» была такая тихая, застенчивая, как будто тайная от нас самих, как будто это – нельзя, как будто мы с ним брат и сестра.
Папа умер так внезапно, что я даже не горевала, а все спрашивала знакомых врачей – почему? Он ведь не болел, не жаловался на сердце, катался на лыжах в Комарово, вернулся на дачу, прислонил лыжи к крыльцу, присел на ступеньку и умер –
