сверкнул молнией.
– Клянусь Аллахом, ты прав, Агало! Именно так я и поступлю, если Россия захочет приблизить свои границы к Еревану! – воскликнул он.
– Мысли могущественного шахзаде достойны восхищения, – скромно заметил Агало, – и Нерсес не может не предвидеть подобной угрозы. Однако я задал себе вопрос: что важного может разузнать неоперившийся юнец, которого он отправил в Тебриз? Чтобы ответить на этот вопрос, я провел небольшое расследование. Среди прочего Гайк сообщил мне, что мать его одно время жила у родственников в Тифлисе и даже посетила первое богослужение в Ванкском соборе. Я сам присутствовал на этом богослужении, его проводил Нерсес Аштаракеци.
Аббас-Мирза слушал с недоумением. Он знал, что Агало никогда не говорит зря, даже самые долгие и непонятные речи его в конце концов обретают смысл, однако имя Нерсеса вызвало у шахзаде раздражение, которого он не смог сдержать.
– Не упоминай при мне лишний раз этого человека!
– Сейчас шахзаде все поймет. Анаит, мать Гайка родом из Смирны. Шахзаде известно, что в Тебризе теперь много греков, бежавших от резни, устроенной султаном Махмудом.
– Султан глуп! – пожав плечами, презрительно буркнул Аббас-Мирза. – От христиан, населяющих его империю, гораздо больше пользы, чем от суннитов, чьи предки предали имама Али и нарушили волю Пророка, мир ему.
Религиозные распри шиитов и суннитов Агало благоразумно обсуждать не стал, лишь кивком дал понять, что согласен с шахзаде, и продолжил свою мысль:
– Посланные мною искали греков из Смирны, знакомых с армянским священником Джалалом, отцом Анаит. Им удалось найти греческого священника Дионисия – он родился и вырос в Смирне, но позже получил приход в Трапезунде и даже был одно время духовным отцом, покойного имеретинского царя Соломона, бежавшего в Трапезунд, когда русские захватили Имерети. Еще до того, как начались гонения на греков, Дионисий овдовел и прибыл в Тебриз к доблестному Самсон-хану и его жене Елизавете, дочери царевича Александра. Елизавета исповедует православную веру, поэтому пожелала, чтобы детей ее крестил православный священник. Однако из-за ненависти, которую питает ее отец к России, она не захотела призвать священника из Тифлиса, шахзаде это известно.
Он полувопросительно взглянул на Аббас-Мирзу, и тот кивнул.
– Известно.
– Дионисий принял мое приглашение и согласился навестить меня в моем доме. Во время легкой беседы за чашкой кофе я, словно невзначай, упомянул священника Джалала. Дионисий его помнит. В те дни, когда у Джалала не собиралось армянское духовенство, в его доме принимали всех – греков, французов, евреев, венецианцев, даже османов. Жена Джалала получила светское европейское воспитание, в ее салоне постоянно собирались известные актеры, музыканты и художники. Потом на семью обрушились несчастья, и приемы прекратились. Умер хозяин дома. До этого или после – Дионисий
