свой выдающийся подбородок. – И не сегодня, так завтра все вдруг закончится. Когда у них соберутся переписи всех букв, перед Уилсоном и остальными извинятся и расторгнут контракт. А дальше…
– Мы должны остановить это, Холмс! Будьте готовы, что вас будут поторапливать. Мол, чего копаетесь, переписывайте побыстрее. Им же не терпится. Так что вы со своей стороны затягивайте этот пагубный процесс насколько возможно.
– Хорошо, – заключил Холмс. – Давайте-ка подумаем еще. Не упускаем ли мы чего из виду. Ваша версия интересна, спору нет, но возможны и другие.
Этот вопрос поставил меня в тупик, но неожиданно Холмс пришел мне на помощь, взявшись с энтузиазмом развивать это направление:
– Между прочим, Ватсон, ваша мысль вовсе не дурна, с поправкой только, что мы берем ее в более общем виде. Времена воинствующих католиков давно сошли на нет, но, допустим, возникла некая политическая организация, тайная и, возможно, не чурающаяся резких методов. По крайней мере, ее члены не брезгуют прибегать к отвлекающей бутафории, всей этой рыжей пелене, за которой простаки не увидят главного.
– Чего же, например?
– Кто знает? – прищурив глаза то ли от дыма, то ли от снедающей его тревоги, уклончиво заметил Холмс. – Не забывайте и о шпионаже, в наше время все возможно. Я вот все думаю об этом бессмысленном, на первый взгляд, переписывании. Может, это зашифрованные послания? Знаете, такие, когда сам пишущий не догадывается, что посылает секретный сигнал. Пишет себе мирно про ассигнации или про Армагеддон, а сам, того не ведая, отдает приказ сжечь мост где-нибудь в Ричмонде или заколоть прежде срока свиней на ферме в Сассексе.
– Секретный шифр?
– Что-то вроде. Кстати, а вам не приходило в голову, что разгадка такой странной заинтересованности в Уилсоне может заключаться в самом Уилсоне?
– То есть как?
– А так! Самая кричащая дикость во всей этой истории, несомненно, так называемый конкурс. Это же очевидно! Вообразите себе такую картину. Толпа всевозможных Руфусов заполнила улицу, но наш герой пробивается сквозь всю эту беспокойно шевелящуюся и горланящую ржавчину – мы-то знаем, каков норов у этих рыжеголовых! – и берет приз. По сути, без усилий, если не считать, что его проволок едва ли не за шиворот его работник в ссудной кассе Сполдинг. И конкурс тут же сворачивают. Чудеса да и только!
– Значит, все это устроено, чтобы заманить Уилсона в Союз? – спросил я, чувствуя, как мурашки побежали по моей спине.
– Очень похоже.
– И Сполдинг с ними заодно?
– Пока непонятно. Он прочел объявление в газете как все, и не мог не показать его хозяину. Это естественно. Да, он протащил его через желтоволосое скопление, но это только на первый взгляд кажется подозрительным и вполне может объясняться его природной настырностью. И заметьте, он не набивался в сопровождающие, Уилсон сам его об этом попросил. Но мы учтем и Сполдинга на всякий случай. Он не будет знать, что хозяин останется в Лондоне.
– Но
