если по-сурьёзному.
Чай был на доннике и полыни. Некоторое время домовые молча отхлебывали из кружек, смакуя приятный горьковатый аромат. Фитун постепенно успокоился, и у него стало как-то легко и приятно на душе. Вспомнились «старые добрые времена», конюшня с кобылой Стрелкой, шкаф с полынью. Эх! Где это всё? Нету!
Вздохнув, он сказал:
– Ну, раз вы всё знаете, может, посоветуете мне чего? Не получается у меня с показателями этими, не по душе мне вся эта система новая! Ладно, дома многоквартирные, тут деваться некуда, да я уж к этому привыкаю постепенно. А если ещё и помощников каких-нибудь дадут, так вообще можно жить, да радоваться. Но самим подсовывать спички детям?! Газ в квартиры напускать? Ведь это уже свинство получается! Какие же мы домовые после этого?
– Тихо, тихо… Не кипятись, – Харляк отхлебнул из кружки. – Какие спички-то, какой газ? Ты о чем?
– А вы не в курсе разве? Вы же говорили, что всё знаете…
– Ну, всё, да не всё… Что-то и мимо, бывает, проходит.
И Борщевик рассказал Брандохлысту, что было вчера на собрании, и как учил его вчера Загайщик делать показатели, ну и вообще обо всём, что на душе накопилось.
Старик слушал молча, не перебивал. Иногда покачивал головой, иногда усмехался в свою белую бороду.
– Занятно… – наконец, промолвил он, допивая остатки чая из кружки. – Ты-то чай допивай, а то за разговорами он у тебя остыл весь. Сейчас ещё заварю, сам схожу.
Взяв кружки, Харляк исчез в стене, там, куда уходила Ногавка. Фитун встал с ящика, походил по подвалу, стараясь успокоиться: «Правда, характер у меня какой-то ненормальный. Чего кипятиться сразу начинаю? Надо как-то учиться в руках себя держать».
Через несколько минут Брандохлыст вернулся и поставил кружки со свежим чаем на ящик.
– Ты присаживайся, в ногах правды нет. Этот чаек на кипрее, да на хвоще болотном. Достал по случаю, попробуй – и он с наслаждением отхлебнул из кружки. Потом сунул руку в карман своего тулупа и достал пару шоколадных конфет. – Заскочил в квартирку одну, взял вот, подсластиться, а у них зубы целее будут, – засмеявшись, он кивнул в сторону, вероятно туда, где и была эта квартира.
– А что касается рассказа твоего… Конечно, хорошего мало. Но, может, тебе просто плюнуть на всё это? Живи, как считаешь нужным, делай свою работу, да и всё. А то никаких нервов не хватит, если так переживать, да близко к сердцу всё принимать.
– Вам хорошо говорить, – поднял голову Фитун, – вас не трогают, у вас стажа, считай, девятьсот лет. А меня Моздыль грозится обратно в домовые третьей категории разжаловать. А за что, спрашивается?! Он опять начал заводиться.
– Ладно, ладно… – повторил старый домовой, откусывая конфетку, – ты какой-то шибко уж горячий. Сразу в бутылку лезешь. Спокойнее надо, тут криком ничего не сделаешь. Хорошо, допустим, разжалуют тебя обратно в третью категорию, и что? Небо на землю рухнет? Из «хрущёвки» твоей тебя всё равно никто никуда не денет.
– Да надоело уже – склоняют на каждом
