как с ней сложно, как нереально донести элементарные вещи.
С подругой происходили вовсе занимательные метаморфозы. Не было любви, и не было страсти, а только житейская дружба, основанная на физике, легкой симпатии и городском одиночестве. Максим не собирался подолгу копаться в душевных невзгодах и мучиться проблемой выбора, предпочитая привычно существовать, разумно полагая, что всерьез нужно переживать только о Женьке, забывающего образ настоящего папы.
Так нельзя! – рассуждал он. Так неправильно! У ребенка должен быть отец! Но что предпринять, когда Ульяна настроена против, когда бесконечные смены не оставляют свободного времени, когда проще сослаться на занятость, чем сказать «Прости!» и обнять сына, прошептав: «Я рядом!» Сжать его пальцы в кулак и прислонить к своей черствой ладони. Рано или поздно придется пойти ва-банк, а пока война с бывшей отложена в долгий ящик, спрятанный на необитаемом острове личной жизни.
…После короткой передышки наступило следующее дежурство. Нагруженный контейнерами со свежими бутербродами с ветчиной в дряблой спортивной сумке, Максим появился на проходной раньше положенного регламента, успев застать выжатых как лимоны сменщиков.
Переодевшись, он расположился на кушетке с чашечкой кофе со сливками. Сегодня он обязательно поймает Ларису. Ждал ее около часа, листал журналы и не успевшие пожелтеть газеты, до дыр просмотренные личным составом станции.
Фомин задержался на вызове, приехав злой как собака, поставил на стол рюкзак, вытащил мусор и пустые пластиковые бутылки, вытирая потные волосы, и спросил:
– Опять ты?!
– Осмелюсь спросить, как прошли сутки? – ехидно выдавил Максим, опустив газету.
– Никак! Пошло оно все! Зарплата в конце недели – единственная положительная новость, а остальное меня не волнует. Извини, погребу скорее до хаты. В холодильнике колбаса осталась. Доешь, пока не испортилась, и кефир. Пей, не отравишься! Выбросить жалко. Его все равно сожрут, но хочется, чтобы хорошему человеку досталось.
– По-твоему, я тот самый хороший человек? – удивился Максим. – Вот так новость.
– Не санитарам же оставлять? Закрыли тему, лады? – говорил Фомин заплетающимся языком, натягивая лужковскую кепку.
Он выглядел как сдувшийся шарик, будто таскал кирпичи, изображая трезвого грузчика, а полулунные синяки под глазами выдавали хронический недосып.
Максим уже неделю не мог, как следует, выспаться. Горстями глотал просроченный феназепам и пытался замереть в одном положении, поджав под себя колени, но становилось невыносимо жарко. Затекшая спина чесалась кожной шелухой и салом, отчего приходилось вставать и вытираться полотенцем.
Максим завидовал Димке. Тот дрыхнул, как сурок, и даже из семидесяти оружейных залпов не разбудить прохвоста. Вечный
