вдвоем махнуть куда-нибудь.
– Когда? – раздражалась Лариса. – Я ждала тебя целый год. Верила, что ты адекватный, но вместо отпуска ты выклянчил дополнительные смены и отказался от выходных. Отпуск! Я прожду лет пять, когда ты соизволишь что-нибудь предпринять. Если я сейчас не уйду, то придется ждать полгода, а зимой, знаешь ли, не очень прикольно топать в сапогах по ледяным улицам и сугробам. Ты никогда не входил в мое положение, а я устала входить в твое. В общем, как знаешь, а я уезжаю. Мы собрались с девчонками на юг. Я скину тебе фотографии. Обзавидуешься.
– Так нельзя. Когда мы последний раз были вместе?
– Я забыла.
– Приходи сегодня ко мне?
– Хочешь вспомнить молодость?
– А что?! Домой ты приезжать отказываешься. Ты до сих пор дуешься?
– Определись, что тебе нужно! Жена? Ребенок? Я чувствую, что тебя к ним тянет, и ты никак не откажешься от соблазна, что в состоянии их вернуть. Мне надоело быть твоей прислугой и грелкой. Надоело ублажать тебя, когда ты в дурном настроении, когда тебе невтерпеж. Я хочу нормального, уважительного отношения и гарантий. В конце концов, мне не семнадцать лет. Я хочу семью, а что ты можешь предложить? Койку и стакан портвейна?
Волна возмущения наполнила легкие. Почему она не понимает, что прошло слишком мало времени, что он пока не готов, а она бросает его в самый неподходящий момент. Это предательство! Сейчас бы высказать ей в лицо наболевшее, но Максим привык сдерживать внутри самые важные переживания. Думал он лучше, чем говорил.
– Сейчас, сейчас. Дай-ка сосредоточиться? Давно собирался тебе сказать…
– Ну, подумай, подумай снова полгода, год. Извини, мне пора! Оревуар, дружок! – Лариса развернулась и громко хлопнула дверью. Максим выдохнул и открыл холодильник, обнаружив припасенную Фоминым заначку: кефир и копченая колбаса. Чтобы заесть боль, он устроил сабантуй, опустошив чужие закрама. Кефир оказался прокисшим, а колбаса отвратительно пахла, но на вкус оставалась годной.
Полдня Максим прибывал в сокрушительном трансе. За смену он спас трех стариков от инфаркта и гипертонического криза, двоих оставил на домашнем лечении, а третьего доставил в Боткинскую. Не обошлось и без ложных выездов, почему-то очень забавлявших Симыча. Матерясь, он рассказывал бравые истории, как в молодости с друзьями катался на колхозных грузовиках и воровал капусту с полей. После он ругал власти за рост цен на бензин, будто лично оплачивал свою тарантайку.
Испорченный кефир проявился ровно в полдень, когда удалось часок покимарить. Пять раз Максим упражнялся в тараканьих бегах до уборной, переводя туалетную бумагу. Врачи сочувствовали и предлагали залезть в аптечку. Лариса не показывалась, а Максим успел отвлечься от нее, борясь с медвежьей болезнью. Он проклинал Фомина, собираясь отомстить, подсыпав слабительного в кофе.
К вечеру Максим чувствовал себя сносно, шутил и хрустел
