года.
Закрытые ставни не пропускали свет, в горнице было холодно и сыро. Тонкий луч света, пробивающийся из щели, осветил фотографию на стене. На ней улыбались юная Софья в голубом подвенечном платье и молодой, безусый Костя в костюме с жилеткой.
Константин снял фотографию, отер пыль рукавом, поцеловал холодное стекло:
– Будем дальше жить, Софья… я и Лёшка…
Он открыл ставни – в окна ворвался солнечный свет. Сразу стали видны грязь и тенета в углах. Константин принёс дрова из поленницы, затопил печь. Дрова затрещали, оранжевые языки пламени жадно набросились на поленья, будто голодные. Константин нагрел воды и целый день мыл, чистил, скрёб… Застелил чистым бельём постели, разостлал домотканые дорожки по полу.
– Ну вот… Теперь всё, как при Софьюшке было.
***
Мать тревожно следила как Константин запихивает свои и Лёшкины вещи в мешок, потом не выдержала:
– Может поживёшь у нас ещё, братец Константин?
– Пахать надо, земля ждать не будет, сестрица Вера.
– Оставь хотя бы Лёшеньку…
У Константина опустились руки.
– Вера, да ведь говорили уже. Я решил: Лёшка будет жить со мной.
– А коли женишься? Ты молодой, не будешь век один куковать.
– И не думаю об этом. А ежели моей жене Лёшка придётся не по нраву, то такая мне не нужна.
Мать всплакнула, провожая Лёшеньку, и взяла слово с Константина немедленно известить её, если Лёшенька или сам братец заболеют, не дай бог, если помощь понадобится. Константин обещал.
***
Всё складывалось хорошо. Константин вспахал и засеял рожью свои полторы души земли – спасибо соседу, выручил лошадью. Научился варить щи, кашу и другую нехитрую еду. Хлеб никак не удавался ему, это оказалось целой премудростью. С квашнёй возиться – не мужицкое дело.
За небольшую плату хлеб пекла соседка Матрёна, а дочка её, Феня, приносила утром пышный румяный каравай, завернутый в чистое полотенце.
Стала замечать соседка, что Феня всё самое лучшее надевает, когда хлеб несёт. «Кобеднишные» полусапожки, кофточку новую, один раз на Пасху надёванную, у зеркала крутится.
«Невестится девка, – думает баба, – перед вдовцом колченогим прихорашивается. Ну уж нет, не для него ягодку растила!»
Матрёна невольно хмурится. Бабка Клава, у которой не язык, а жало змеиное, шепнула, что Феня с Константином в лес вдвоём уходят. Врёт, поди, но следить надо…
– Феня, курей покорми и яйца собери, хлеб я сама отнесу.
– Маменька, да я уже собралась…
– Сказано – иди к курям!
Феня насупилась, нехотя надела старую рубашку и сарафан и вышла из избы.
Ой, неспроста тревожится Матрёна. Девка – просто загляденье выросла: личиком пригожая, рослая, статная, коса золотистая в руку толщиной.
Как было Константину не залюбоваться такой красавицей?
Каждый день ходит Феня, хлеб приносит.
