к Никанору, и боль сразу же возобновилась, причиняя ему новые страдания.
– Убирайся прочь! – с трудом пробормотал Никанор наполовину беззубым ртом.
– Я бы с удовольствием, поверь мне. Но я не все еще сделал. Итак, хватит валять дурака.
Он повернулся к своему телохранителю и приказал:
– Сходи за ней!
После этого, растирая себе виски, палач обратился к своей жертве:
– Такие фанатики, как ты, мечтают лишь об одном: умереть великомучеником. Поэтому я не доставлю тебе такого удовольствия. Я смогу тебе предложить кое-что получше.
В это время в камеру вернулся его телохранитель, таща за локоть семилетнюю девочку.
– Отец! – сквозь слезы воскликнула она. – Что они с тобой сделали?
Савл поставил ребенка на табурет, прямо перед лицом ее отца. Затем он поднял окровавленные щипцы и, ухмыляясь, несколько раз пощелкал ими.
– С малышкой управиться будет проще, – хмыкнул он, – у нее ведь еще не все зубы выросли.
Палач резко схватил девочку за подбородок и поднял ей голову.
– Нет! – вскрикнул в отчаянии Никанор. – Не делай этого, умоляю тебя!
Савл поднес щипцы ко рту девочки и рыкнул:
– Назови имя «избранного ученика» и место, где его можно будет найти.
– Отпусти ее, и я все тебе скажу.
5
Кумран, Иудейская пустыня
Потерянно глядя перед собой, Мария пыталась прогнать тягостные воспоминания, вызванные появлением римлянина. Как ему удалось их найти? И с какой целью он пришел сюда? Неужели же он снял с себя доспехи центуриона из-за бесславной обязанности охотника за чужими жизнями? Было ли у него особое поручение от Пилата или же ему заплатил синедрион?
Какой-то шум у двери отвлек Марию от этих мыслей и заставил прислушаться.
Кто-то стоял на пороге.
У нее не было необходимости повернуться, чтобы узнать, кто это. Она и ждала, и боялась его прихода.
– Входи, Давид, – едва слышно проговорила она.
Стоя все так же спиной к нему, она вытирала тряпкой руки, надеясь, что сын не задаст ей рокового вопроса.
– Шимон сказал, что в этом году в Иерусалиме на Пасху людей будет втрое больше, – воодушевленно начал юноша.
– Да? Ну что ж, вот тебе еще одна причина остаться дома.
Равнодушный тон матери заставил Давида прямо сказать о своем желании:
– Все мужчины пойдут в Храм, чтобы принести жертву Яхве. А я ведь теперь тоже мужчина. Я уже достиг возраста бар-мицвы[10].
– Все это так, Давид. Ты уже стал мужчиной, но… Иерусалим на данный момент слишком опасен для тебя.
– Рядом с Шимоном мне ничто не угрожает. И потом представится возможность повстречаться с дядей Иаковом.
– Шимон и сам там будет рисковать не меньше твоего.
– Откуда ты
Бар-мицва – возраст 13 лет и 1 дня, с которого мальчик-еврей начинает нести ответственность за свои поступки, за соблюдение законов и норм иудаизма.
