был новым. Боба на месяц забрали на военные сборы, а я полностью отдался театру. Я по уши влюбился в приму нашего театра Любу Кутергину, и для меня каждая репетиция была праздником. Впрочем, в нее тогда были влюблены все; а тот, кто не был влюблен в Любу, был непременно влюблен в Марину Житкову, тоже приму. Мы все быстро подружились и иногда болтались втроем. Неожиданно для себя, в компании девушек я начал курить.
Этим же летом Васин устроил празднование дня рождения Пола Маккартни, и мы с Дюшей пытались принять в нем участие вдвоем, но это получилось не очень убедительно. Однако тогда катило всё, поскольку вообще не было никакой внешней публики, а на все сейшены неизменно ходила одна и та же тусовка. У меня было ощущение, что в этом городе я знаком абсолютно со всеми. Впрочем, это ощущение не прошло и сейчас – просто я не знаю, как может быть по-другому. Вся наша музыкальная тусовка опять собиралась в прибалтийские страны, но меня что-то не потянуло. Я только раза два съездил в Москву, освоив и эту трассу.
Наконец у брата Андрея родилась дочь Ольга. Алексей же давно начал меня терроризировать. Он пропил мой приемник, выставил меня из отдельной комнаты, и я оказался в одной комнате с мамой. Я решил начать жить самостоятельно и за 50 рублей снял квартиру у знакомых Вовы Ульева. Я надеялся, что это позволит мне укрепить союз с Любой, но наша совместная жизнь не состоялась. Я был отвергнут и впал в безразличное состояние.
Я получал на «Мелодии» 90 рублей, и денег едва хватало на сигареты и кофе в «Сайгоне», куда я ехал сразу после работы. И как-то механически на какое-то время я подпал под влияние «Сополса». Но однажды, зайдя к Родиону, который в то время был главным экспертом в этой области и жил на квартире у Сэнди, я увидел, как он выходит в окно четвертого этажа, чтобы покурить на соседнем балконе. На меня это произвело настолько сильное впечатление, что я отказался от дальнейших опытов.
В это время, несмотря на некоторое отдаление от центра, моя квартира стала прибежищем для многих моих знакомых и иногородних скитальцев. Так, в это время появился Болучевский. Он был чуть моложе меня, но уже с сединой в роскошных вьющихся волосах. Он когда-то играл на барабанах и поступил в группу как барабанщик, но без инструмента. Это никого не удивило, поскольку тогда мало кто имел свои инструменты. Положение осложнялось лишь тем, что узнать, как на самом деле человек играет, можно было только прямо на концерте. И мы отправились в Москву на совместный с Машиной времени концерт в Архитектурном институте. Концерт был прямо в фойе на помосте, сооруженном из столов, и народу было немерено. Мы сыграли рыхло, неуверенно и на фоне Машины выглядели полной самодеятельностью – фактически так оно и было. Играть далее с барабаном, но без баса казалось глупо. В то время виолончель мне пришлось вернуть, и я оставался без инструмента. Так что
