танцует весь его народ.Во даёт чувак, мы-то, северяне, танцуем буги в лучшем случае по выходным, в худшем – по праздникам, и с нами пляшут каких-то пара-тройка стиляг.
А ведь буги – это нечто!
Раньше были фуги Баха, Африка,
А теперь лабают буги, Африка.
Зашли в контору, сто второй этаж:
Там буги-вуги лабает джаз.
И даже сторож Джон Вырви Глаз
Танцует буги под этот джаз.
Эти песни имеют много текстовых вариантов, но часто одно слово, один эпитет ухудшает шарм, обаяние и особенно юмор. В типовых текстах, что я вижу в интернете, «на дальнем юге», «под солнцем Турции» – это плохо, стилистически неверно.
В других текстах, наоборот, вполне уместно:
На далёком Севере эскимосы бегали,
Эскимосы бегали за моржой,
Эскимос поймал моржу и вонзил в неё ножу…
Итак, припев:
Али-Баба, ты посмотри, какая женщина:
Она танцует, чарует (флиртует),
Смеётся (е… ся) и поёт.
В этих песнях нередко приглашают обратить внимание на некий объект:
Вась, посмотри, какая женщина,
Ведь она стройнее кедра,
Вась, говорят, она обвенчана
С королём по имени Махендра.
Королева Непала, королева по имени Лакшми.
Король Махендра помер в 1972 году (про Лакшми не помню), а песня будет жить, пока есть студенты. Ведь сочинил эти «непальские мотивы» питерский «есенин» – студент-романтик1.
Что же дальше с Али-Бабой?
Настала ночь, заснул Стамбул огромный,
Выходят турки на ночной грабёж.
Али-Баба зажался с тёткой Домной,
Его от женщины ничем не оторвёшь.
Самый главный куплет, а не нашёл в интернете, а без него никак. Сравним:
Мой приятель как-то сдуру
Взял залез на тётю Шуру,
И потому все говорят,
Что тётя Шура – просто клад.
И эпилог:
И в ту же ночь Али-Баба скончался
И пьяным был на кладбище зарыт,
Три дня Стамбул от горя содрогался
И весь был горькой водкою залит.
Да уж, с размахом отмечали турки потерю великого земляка: неутомимого танцора буги, пьяницы и бабника. Но главное в сюжете – единство времени и места – соблюдено, ни в коем случае нельзя «через год», только – «в ту же ночь».
На берегу Таганрогского залива, я, без кепки, среди
таганрогской молодёжи
Турчанка Домна, роковая муза Али-Бабы, за одну ночь залюбила его до смерти
Поеду я в город Анапу
Поеду я в город Анапу! В какой шляпе: чёрной? белой? Ответ: ни в какой, только с непокрытой головой.
Какие тут шляпы? Герой песни, северянин, едет на юга (в Анапу). Что он делает перед этим? Конечно, прикупает пляжные атрибуты:
В «Персидских мотивах» («Улеглась моя былая рана») герой Есенина якобы лечит свой запой «синими цветами Тегерана». Исполнители текста не задумываются, как это можно лечить запой цветами? Васильками, что ли?
На самом деле лечение происходит не чем, а когда – «синими ночами Тегерана». Ср. «Взвейтесь кострами, синие ночи…» – эпитет был в те годы популярен! Далее, впрочем, поясняется, чем: сменой обстановки, ночными посиделками в чайхане и крепким чаем, не «красным». Красный подают где-то на Тайване. Крепким – в противовес крепкой водке. Здесь неважно, чёрный, зелёный или красный, главное – крепкий. Если даже поэт в рассеянности написал «красный», в песне можем его поправить. Ну и, конечно, герой лечится, рассматривая персиянок, сравнивая их с северянками, даже через чадру видит их розовый румянец, а уж про «движенья стана» лучше помолчим. Главное – одно слово, один эпитет, и текст превращается в глупость. Если Али-Баба образ собирательный, то даже Есенина можно считать одним из прототипов, разве что танцевал он не буги-вуги, а чарльстон и тустеп.
