въ разныхъ католическихъ городахъ яростнымъ антисемитизмомъ: картина изображала закланіе христіанскаго младенца жестокими съ виду евреями, которые похищаютъ его изъ дому, и распинаютъ, чтобы вырвать у него сердце и выпить его кровь.
Сырость разрушила въ значительной степени эту фантастическую картину, но Габріэль всетаки могъ еще различить зловѣщее лицо еврея, стоящаго у подножья креста, и свирѣпый жестъ другого, который, держа ножъ во рту, наклоняется, чтобы передать ему сердце маленькаго мученика; эти театральныя фигуры не разъ тревожили его дѣтскіе сны.
Въ саду, расположенномъ между четырьмя портиками монастыря, росли среди зимы высокіе лавры и кипарисы, и вѣтви ихъ пробивались сквозь рѣшетки, замыкающія пять аркадъ съ каждой стороны до высоты капителей. Габріэль долго глядѣлъ на садъ, расположенный настолько выше монастырскаго двора, что голова Габріэля была на одномъ уровнѣ съ землей, которую нѣкогда обрабатывалъ его отецъ. Наконецъ-то онъ снова видитъ этотъ уголокъ земли, этотъ «patio», превращенный въ фруктовый садъ канониками прежнихъ вѣковъ. Онъ вспоминалъ о немъ не разъ, гуляя по Булонскому лѣсу или по Гайдъ-Парку въ Лондонѣ. Садъ толедскаго собора казался ему самымъ прекраснымъ въ мірѣ, потому что это былъ первый садъ, который онъ видѣлъ въ жизни.
Нищіе, сидѣвшіе на ступенькахъ, стали съ любопытствомъ слѣдить за нимъ глазами, не рѣшаясь протянуть ему руку за милостыней. Они не могли понять, кто этотъ незнакомецъ, явившійся на зарѣ въ потертомъ плащѣ, смятой шляпѣ и стоптанныхъ башмакахъ – туристъ ли, или такой же нищій, какъ они, который ищетъ, гдѣ ему примоститься, чтобы просить подаянія.
Чтобы избавиться отъ ихъ назойливаго любопытства, Габріэль прошелъ дальше и дошелъ до двухъ дверей, соединяющихъ монастырь съ церковью. Одна изъ нихъ, дверь Введенія, вся изъ бѣлаго камня, отдѣланная тончайшей рѣзьбой, сверкала, какъ драгоцѣнная игрушка ювелирной работы. Немного дальше за дверью находилась клѣтка лѣстницы Теноріо, по которой архіепископы спускались изъ своего дворца въ соборъ. Стѣны лѣстницы украшены были готическими узорами и большими щитами, а внизу, почти касаясь земли, находился знаменитый «свѣтовой камень» – тонкая полоса мрамора, прозрачная какъ стекло, она освѣщаетъ лѣстницу и составляетъ главный предметъ восхищенія крестьянъ, когда они осматриваютъ соборъ. Затѣмъ шла дверь святой Каталины, черная съ позолотой, украшенная разноцвѣтными листьями, изображеніями замковъ и львовъ и двумя статуями пророковъ.
Габріэль отошелъ на нѣсколько шаговъ, услышавъ, что извнутри отпираютъ замокъ. Дверь открывалъ звонарь, обходившій церковь, открывая всѣ входы. Изъ двери выскочила прежде всего собака, вытянувъ шею и громко лая, очевидно отъ голода. Затѣмъ появились два человѣка въ темныхъ плащахъ, съ надвинутыми на глаза шляпами. Звонарь придержалъ половинку двери, чтобы дать имъ пройти.
– Съ добрымъ утромъ, Маріано! – сказалъ одинъ изъ нихъ, прощаясь съ звонаремъ.
– Съ
