одна из свежих работ, – Костя смущенно потер щеку.
А народ, тем временем, тоже стал подтягиваться к столам. Костя переключился на мужчину, желавшего приобрести сразу несколько картин. Кто-то уже тянул к Аревик стакан, как к старой знакомой; кто-то спросил, нравятся ли ей картины Игоря Петропавловского, а она даже не знала, кто из них Игорь Петропавловский, и, вообще, присутствует ли он здесь, но все равно ей было хорошо. Ее не гнали и не шарахались от нее, а это самое главное.
Телевизионщики покинули выставку вслед за «начальником культуры», и вместе с ними ушла значительная часть публики. Осталось человек восемь, и тогда появилась водка. Аревик, правда, не стала ее пить, зато художники наливали полные стаканы, и в течение четверти часа обстановка изменилась. Исчезли галстуки; все принялись брататься, а разговор превратился в один общий, касавшийся всего на свете и ничего конкретно.
Аревик стало неинтересно. Она незаметно (как ей казалось) сделала шаг в сторону; потом еще один, отдаляясь от стола. Ее место тут же заняли, и она уже собиралась просто повернуться и направиться к выходу, но чья-то рука неожиданно стиснула ее локоть. Аревик подняла глаза. Свободной рукой Костя грозил ей, покачивая пальцем перед самым носом, и пьяно улыбался.
– Я пойду, – сказала Аревик, – спасибо за все.
– Тебя ждут муж и дети?
– Нет… – Аревик растерялась.
– А куда ты пойдешь?
– А здесь мне что делать?.. – Аревик даже не подумала, какой ответ надеется получить. Поскольку комплименты ей делали чрезвычайно редко, нарваться она могла, скорее всего, на грубость, но Костя, действительно, мыслил не так, как все.
– Здесь?.. – он обвел блуждающим взглядом зал и народ, веселившийся у стола, – здесь делать нечего, – он кивнул, – поэтому сейчас мы еще немного выпьем и пойдем отсюда вместе.
– Куда? – из личного опыта Аревик знала, что пьяным надо задавать только конкретные вопросы, потому что намеки и недомолвки до них не доходят – они начинают философствовать, собирая в кучу мировые проблемы, и это бывает хуже всего.
– Куда?.. А, в самом деле?.. Знаешь, вообще-то, я хочу написать твой портрет, – закончил Костя неожиданно.
Аревик могла предположить все, что угодно, только не это. На секунду представила, каким он может получиться. Как иллюстрация к фильму ужасов! Она не могла даже выразить словами, как оскорбилась такому предложению. Неужели он сам не понимает? Или, может, он специально издевается над ней?..
Она вырвала руку и быстро пошла через зал, но Костя обогнал ее и остановился, преградив дорогу.
– Послушай, – он явно пытался придать своему голосу твердость, – я все равно буду писать тебя, но зачем мне делать это по памяти? Через полчаса все уже разойдутся… – он держал ее за руки, и Аревик почувствовала, что сможет вырваться, только оттолкнув его. А как его оттолкнуть, если, в принципе, он не хотел ничего плохого? Любая женщина была бы рада, если б настоящий художник писал ее портрет. Любая, только
