вать убитых зверьков.
Впервые за последние полгода в семье Коробовых на столе было мясо. Из одной тушки жена приготовила нечто вроде украинского кулеша с плохо ободранным просом и кореньями лебеды, а вторую, помыв, круто посолив, уложила в кастрюлю и поставила в погреб, чтобы завтра-послезавтра сварить какую-нибудь похлёбку. Холодильник в доме уже два года не включался – слишком много потреблял электроэнергии, а оплатить её было нечем. Да и хранить в холодильнике было нечего.
Сын сидел за столом именинником, но своим «подвигом» не похвалялся. Чтобы заставить сусликов покинуть нору, ему пришлось залить в неё два ведра воды. А вода в посёлке была на вес золота. Отцу зарплату выдавали талонами на неё.
Коробов-старший догадывался, каким образом сын добыл сусликов, но молчал. Не хотел расстраивать жену, с утра до ночи копавшуюся в огороде и чуть ли не по каплям дозировавшую техническую воду на грядки. В конце концов, может, парень умнее родителей оказался – сколько ни поливай кремнистую почву, неизвестно, будет ли хоть какой-то урожай. А так всё-таки мясо, еда.
Жена просто млела от счастья, и тараторила за столом за троих.
– Смотри, какой у нас парень вырос, не по годам смышлёный! – восхищалась она. – Добытчик!
Вадим поддакивал, улыбался, но в его глазах плескалась грусть. Утёр ему нос сын-пострел, накормил голодных отца с матерью, когда те ещё в полном расцвете сил. Он побыстрее закончил обед и встал.
– Спасибо, сын, – поблагодарил и ушёл в свою комнату.
Жена, почувствовав неладное, через минуту вошла следом.
– В чём дело, Вадим? Ты что, не мог с нами посидеть? Ведь не окно у соседей Коська разбил, а взрослым делом занялся! Мог бы сегодня больше внимания ему уделить.
Вадим тяжело вздохнул, прикрыл за женой дверь.
– Стыдно мне перед пацаном, Тоня, – тихо сказал он. – Это я его кормить должен, а не он меня.
Коробов-старший достал из ниши рюкзак и начал укладывать в него охотничье снаряжение: патронташ, патроны россыпью, чехол с разобранной «тулкой», нож… Оружие прикрыл лёгкой синтепоновой курткой, а сверху уложил скатку надувного матраса.
– Ты куда собрался? – насторожённо спросила Антонина.
– На рыбалку, не видишь, что ли? – усмехнулся Вадим. Он обнял жену за плечи, поцеловал. – Поброжу-ка я по степи, авось что-нибудь да подстрелю. На иждивение к сыну нам переходить рановато…
Вроде в шутку сказал, с улыбкой, но такую невысказанную тоску увидела жена в его глазах, что промолчала. Никогда ранее Вадим не позволял себе охотиться в межсезонье. Неподобающим делом считал браконьерство, да, видно, и у него терпение лопнуло законы блюсти, когда все вокруг на них чихать хотели.
– Давай, лепёшку в дорогу испеку? – предложила она.
Но Вадим отрицательно покачал головой.
– Спасибо, радость моя, – с наигранной весёлостью сказал он. – Настоящий охотник чем должен питаться на охоте? Тем, что убьёт. Вот подстрелю кабана и целиком на вертеле над костром зажарю. Наемся! Ну и вам по маленькому кусочку принесу. Если останется.
Насчёт кабана Вадим так, для красного словца, сказал. Не водились кабаны в Каменной степи. Одна надежда на зайцев, да и то весьма призрачная – лето выдалось засушливым, и зайцы могли уйти в пойменные места. Правда, водились в степи ещё сайгаки – завезли лет двадцать назад в качестве эксперимента, а они и прижились. Но Вадим не был уверен, сможет ли поднять на сайгака ружьё.
– Ты никак на неделю собрался? – тоже попыталась пошутить Тоня.
– Так уж и на неделю! Жареный кабан за неделю протухнет. Ночью жди, либо завтра вечером. Как повезёт.
Вадим зашнуровал рюкзак, вскинул его на плечо, подмигнул жене.
– Пока, родная! Жди с добычей.
– Удачи… – вздохнула Тоня, глядя в спину уходящему мужу. Больше всего она боялась, что вернётся Вадим ни с чем, усталый, голодный, со сбитыми в кровь ногами. Бог с ней, с добычей, но что ей тогда делась с его потухшим, потерянным взглядом?
Как только Вадим вышел на порог и закрыл за собой дверь, полуденный зной будто гигантской жаркой ладонью пришлёпнул его к крыльцу. На лбу мгновенно выступила испарина, во рту пересохло, глаза заслезились от нестерпимо яркого света. Вадим нахлобучил на голову кепи с большим козырьком, нацепил на нос солнцезащитные очки и решительно шагнул на раскалённый асфальт улицы.
В былое время, когда работала гидрошахта, и дорогу ремонтировали раз в два-три года, асфальт в такой день клейко плавился под подошвами, и идти по нему было столь же затруднительно, как мухе по липкой ленте. Но когда шоссе прекратили подновлять, столько зеленоватой пыли из шахтных отвалов на асфальт нанесло, что он окаменел, сцементировавшись
