как подсоблял сам сатана, выбрался-таки из поруба, а воевода Ратьша со своими людьми и вместях с северными язычниками и погаными нехристями из половецкого войска сумели взять Рязань. Ему же, Онуфрию, удалось ускользнуть только чудом, притворившись поначалу мертвым. Вместе с ним бежал и еще один боярин по имени Мосяга, так что если он уйдет от погони, то по приезде в Переяславль непременно подтвердит сказанное.
Ингварь не сразу, но узнал Онуфрия. Тогда зимой, когда Константин приезжал звать его отца на встречу всех князей под Исады, с ним тоже был этот боярин. Молодой князь хотел было задать вопрос о том, как случилось, что один из самых ближних бояр ожского князя ничего не ведал о преступных замыслах своего господина, но не успел. Поначалу это казалось не совсем удобным – боярин только с дороги, а спустя день Онуфрий, не дожидаясь расспросов, сам завел разговор на эту тему, пояснив, что он как раз с зимы впал у князя в немилость. Константин перестал ему доверять, а самому догадаться о жуткой задумке князя Онуфрию и в страшном сне не могло присниться. Для вящей убедительности старый боярин то и дело целовал золотой наперсный крест и горячо божился, что говорит сущую правду.
Опять-таки все тот же Онуфрий рассказал, что безбожный Константин, еще до того как угодить в поруб к князю Глебу, успел учинить новое злодейство, отправив своих воев по рязанским градам, дабы они беспощадно вырезали все потомство братьев, вне зависимости от возраста.
Поначалу ужаснувшийся Ингварь усомнился в словах боярина – слыхано ли такое, – однако вскоре получил подтверждение от купцов, которые рассказывали, будто сами слышали от ратников, прибывших в град Кир-Михаила за его сыновьями, как те громко похвалялись, что они посланы от князя Константина, а чуть погодя такое же сообщили и пронские купцы. Правда, по их словам, малолетнего Святослава никто не давил, как детей Кир-Михаила, а он сам будто бы угорел в баньке, собираясь к своему стрыю, но догадаться, кто недосмотрел за княжичем, было несложно. А в дополнение пришла весточка из Белгорода о маленьком Федоре Юрьевиче, которого попросту зарезали.
Вот и получалось, что тут либо самому покорно ожидать смерти, как в старые времена князья Глеб и Борис, либо дать отпор. Вот только Ингварь был не один, и кому, как не ему, защищать своих меньших братьев? Да и терновый венец святомученика его, честно говоря, ничуть не прельщал.
Однако оказать пассивное сопротивление означало лишь отсрочить неминуемую гибель. Во всяком случае, именно так говорил ему отец, когда обучал играть в шахматы. «Кто нападает, может проиграть, но кто только защищается – проиграл изначально», – частенько повторял он сыну. Следовательно, предстояло незамедлительно готовить дружину и собирать ополчение, чтобы успеть выступить самому, упреждая рязанского каина, благо последний вроде бы не спешил показать свой волчий оскал, а поначалу прислал послов с просьбой выдать боярина.
Да ведь что удумал – отписал, будто именно Онуфрий был в числе тех,
