миром не выйдет. Может, и имелись сочувствующие Ингварю, но так мало, что они не смели и рта открыть. Столь же уперт был и возглавлявший оборону города воевода Стоян. Впрочем, касаемо его удивляться не приходилось. Онуфрий успел рассказать кое-что о бывшем сотнике, который предал князя Глеба, и Ингварю стало окончательно ясно – без штурма не обойтись.
Но на следующий день после доставки пороков, когда уже можно было начинать ломать ворота, перед дружиной Ингваря и его пешей ратью как из-под земли выросла несокрушимая железная стена пешего ополчения, которое рязанский князь невесть когда успел собрать. Куда глядели выставленные дозоры и куда они вообще делись – снова непонятно. Кофа только руками разводил.
Одно хорошо – рать оставалась неподвижной, давая врагу время выстроиться и не собираясь немедленно перейти в атаку, хотя почему Константин медлил, тоже загадка, тем более что строй ратников князя-братоубийцы даже издали внушал невольное почтение невероятной монолитностью сомкнутых рядов и удивительной стройностью выполнения команд, подаваемых зычными голосами сотников и тысяцких. Такого не ожидал никто, включая Вадима Данилыча. Вроде бы и опытен был воевода Кофа, однако в первые минуты и он оказался ошеломлен увиденным.
Правда, по количеству воев, как удалось выяснить чуть погодя, Константин немногим опережал Ингваря, а может, даже и наоборот – чуть отставал от переяславского князя.
Если последний насчитывал в своих рядах две тысячи пешцев, то князь-иуда, судя по разожженным кострам – один на десяток ратников, – выставил против него едва ли полторы, однако что с того? Вот если бы Ингварю и его воеводам дали хоть с годик времени, чтоб научить своих мужичков ратному делу, можно было бы без колебаний бросаться в атаку, но посылать их в бой теперь – означало обречь всех на верную гибель, от коей, куда ни глянь, виделся один вред и никакой мало-мальской пользы.
Словом, на следующее утро пороки были брошены и войско Ингваря начало медленно отступать от Ольгова. Поначалу это еще не выглядело как стихийное беспорядочное бегство, но уже к исходу дня, невзирая на все старания Вадима Данилыча, боярина Онуфрия, дружинников-сотников и самого Ингваря, отступление все больше и больше стало напоминать постыдное бегство от неминуемой смерти. А вот рать Константина и тут представляла собой явную противоположность – шла вслед за ними мерным шагом, сохраняя ровность рядов, разве только перестроившись в походную колонну.
Заночевали два враждебных войска почти рядом, близ одной и той же небольшой рощи, разместившись по разные стороны от нее. Расстояние между ними не превышало двух полетов стрелы. И вновь разительное отличие. Если мужики Ингваря вынуждены были в самом лучшем случае довольствоваться лишь краюхой ржаного хлеба, куском сала и луковицей, то со стороны, где разместились Константиновы ратники, легкий ветерок доносил до переяславцев густой аромат горячей похлебки, щедро приправленной травами и мясом.
А на следующий день,
