По русскому обычаю троекратно и крепко расцеловались.
– Вот, – сказал бранник. – Возвратился в родимые места, так сказать, в пенаты и сразу же – по гостям. Примите и ладком, посидим, как говорится, рядком, браги пенной пригубим, медовухой усы да бороду омочим.
Розмысл уже торопливо сбрасывал со стола чертежи. Так у русских заведено: коли друг на порог, то дела – за порог. Янгель даром что немец, был по-русски понятливым – встал, пошел в угол светлицы, прикатил дубовый бочонок с липовой пробкой. Ай, хороша у князя медовуха!
– Да где ты был, Добрынюшка? – начал расспрос розмысл, едва по чашке прошлись. – Сказывай, друг любезный, где и каким ветром тебя носило?
– В Греции был, – ответствовал бранник. – Учил тамошний люд стрельбе по-македонски одновременно из двух луков.
– И что там, в Греции? – поинтересовался Серьга.
– В Греции есть все, – сказал Добрыня. – Сам понимаешь – Греция! Но народ там страдает.
– А чего ж он страдает? – удивился розмысл. – Сам говоришь, все у них есть. Тут лыка хорошего на лапти надрать невозможно, все липы попилили, князь сказал, вязы высаживать будем. А какое у вязов лыко! Видимость одна… Так какого лешего они страдают, Добрынюшка?
– Они, понимаешь, недавно от тирании к демократии перешли, – объяснил воин. – Как демократию выбрали, так и страдать начали. Некоторые горячие головы уже кричат: долой демократию, вертай тиранию!
– А в чем разница? – спросил розмысл.
– Понимаешь, тиран все решает сам и не таит этого, – объяснил бранник. – А демократ тоже все решает и делает сам, а объясняет, что поступает в соответствии с волей народной.
– Тогда понятно, – кивнул розмысл. – Кому приятно, если тебя порют и говорят, что делают это за ради Бога и по твоему хотению?!
– Лихое дело, – вздохнул Янгель. – Не тот грек пошел! Не тот!
– Нечего было под римлян ложиться, – сказал вдруг жидовин, который участия в пиршестве не принимал, а все сидел и высчитывал, сидел и высчитывал, так высчитывал, что и сомнений не было – все учтет до последнего грамма. Этот бобра не убьет, в расчетах не ошибется! Ин ведь надо же, все молчал, молчал, а тут вдруг – заговорила Валаамова ослица!
Добрыня неодобрительно глянул в его сторону. Ученые занятия он принимал лишь в опытах, а все прикидывания да приглядывания считал делом несерьезным и недостойным настоящего мужчины. Отец его, боярин в пятом поколении, все в посылах был, дела княжьи в чужих землях улаживал, самое дело сыну бы пойти по родительским стопам, но Добрыня по причине рослости своей в бранники пошел. Уступил настояниям своего кумира Ильи да поддался уговорам друга детства Алеши. В точных науках он сызмальства не силен был, так – пальцы на обеих руках посчитать, конечно, смог бы и на торжище его вряд ли кто-нибудь сумел объегорить, но чтобы так вот – в грамоты цифирь записывать! Добрыне это казалось сродни волшбе и чародейству.
И не Добрыня он был по записи,
