оно, – сказал гусляр. – Я бы сладенькой медовухи выпил – она на вкус приятная и в жилах кипит.
– Не гневи ни Бога, ни хозяина, – строго указал розмысл. – Пей, что дают! Сам откуда родом будешь? Каким ветром занесло в наши края?
– Из Закамских земель, – сказал горластый прохвост, с достоинством принимая от прислуги чашу с белым хлебным вином. – Жил не тужил, да вот погнался за длинною гривной. Столицу княжества решил покорить.
Розмысл равнодушно кивнул. Знакомо это ему было – всяк, кто считал себя способностями богатым, рано или поздно отправлялся столичные земли покорять. Ровно медом им там намазано было. Из знакомых розмысла был один изрядный сказитель Иван Рядно, тоже себя равным греческим сочинителям считал, отправился Грецию покорять, с филозофами тамошними и умными людьми в речах решил посостязаться, все считал, что в чужих землях славу не хуже Омеровой обретет. И где он теперь, Иван Рядно? Какому греческому Фидию мраморные глыбы в мастерскую таскает?
– Значит, исстрадался в пути? – спросил розмысл, делая вид, что внимания не обращает на смущение Добрыни.
Тот сидел в китайском походном халате, вытянув ноги в домашних узорчатых бабушах.
– Всяко приходилось, – кратко отозвался гусляр, занятый хлебным вином.
– И балабанить приходилось? – спросил розмысл.
– А чего ж не сбалабанить, аще чужое, как твое, лежит? – вопросом на вопрос ответствовал странник.
– Значит, и денежкам чужим глаза протереть сможешь?
– А чего ж не протереть, коли они в твою сторону смотрят, – не смутился гусляр. – Надо же им настоящего хозяина показать.
– Один до Энска добирался? – продолжал неторопливый допрос розмысл.
– Сотоварищи, – сказал гусляр, вытирая рот и бородку ладонью. – От антонова огня в нашем тяжком странствии ближник мой сгорел. Папаша, – вдруг взмолился он, – не томи ты меня расспросами, от твоего изобильного стола глазам больно делается. Дай спокойно барашку внимание уделить да соленых рыжиков отведать.
Склонился над балдашкой с грибами, пальцами самый крепенький вылавливает.
– Сыться, – согласился розмысл.
Повернулся к хмельному Добрыне.
– Думал я над твоими словами, – сказал он. – Возможное это занятие, храбрость к тому нужна отчаянная, да и голову поломать придется, как алембик для человека соорудить, как не дать ему о землю разбиться, когда у дракона разгонные силы кончатся. Но – человек нужен особый, крепкий нервами и стойкий душой. Кого предложить можешь?
– Себя! – фыркнул Добрыня.
– Мы уже про то говорили, – качнул головой розмысл. – Статями вышел, тебе на змее уже не летать. А аще с Алешею поговорить? Не возьмется ли он за сей тяжкий и опасный труд?
– Попович, – отрицательно мотнул головою Добрыня. – У него страх перед небом с молоком матери всосан.
– Эй,
