в голову пришло – на огненном змее верхом решил прокатиться!
– А вы не скальтесь, не скальтесь! – сказал Добрыня, недобро щурясь. – Ты, розмысл, без выкомуров, ясно скажи – возможно это или игривость мозговая?
Серьга Цесарев молчал, перекатывая слова закаленного бойца в своей голове с одной мозговой извилины на другую.
– А что ж, – вдруг сказал он. – Если шарик запустить можно, то и человека на огненном змее в небеса можно отправить. Только больно сложностей много, овчинка выделки не стоит.
– Смотри, розмысл, – сказал Добрыня, подставляя просторную свою чашу под пенную струю. – Будешь дружину собирать, на огненном змее кататься, о друге Добрынюшке не забудь.
Розмысл окинул его пытливым глазом.
– Да не подойдешь ты для того, – сказал он. – В плечах широк, слишком уж высок и весу в тебе – небось, на семь пудов потянешь? Другое дело дружок твой Олешка Попович – и ростом достаточен, и складом изящен, и весом четырех пудов не добирает. Только пустое это занятие, Добрыня! Сам посуди – куда-то бранника сажать надо, потом голову ломать, как ему на землю живым опуститься, да и рискованное это дело – порох ненадежный, да и летит змей огненный пока не туда, куда мысль приложишь, а как в той поговорке – туда, не знаю куда.
– Да я не говорю, что сейчас, – сказал бранник, поднимая чашу. – Понимаю, что мысль эта не ко времени нашему.
– И не этому столетию, – добавил из своего угла жидовин. – По всем прикидам получается, что раньше, чем в двадцатом веке, ничего не получится.
– Ну, это ты загнул! – засмеялся Добрыня.
С тем беседа и угасла. И только живые огоньки в глубине глаз розмысла показывали, что разговор этот сказочный розмыслом не забыт, что сама идея оседлать огненного змея и пронестись на нем от одного края земли до другого так Серьге понравилась, что и беседа с товарищами за дружеским столом его не отвлекает. Бьется, бьется живая мысль в глазах розмысла, если прислушаться, слышно даже, как поскрипывают мозговые извилины в широколобой голове, обкатывая и углубляя идею, и даже временами причмокивают от удовольствия.
3
Ох, неспокойно жилось на Руси!
Энское княжество занимало обширные земли – от Припятинских болот на западе до реки Омон на востоке, и от Клецких степей на юге до Комариного бора на севере. По подсчетам боярским, жило в княжестве пятьдесят тысяч мужских душ, семьдесят тысяч женских, а младенцев и отроков никто не считал по причине их временной неспособности к податям и оброкам. Вот уже пять лет после смерти прежнего князя кормило власти держал в руках Землемил. Молод был новый князь, да суров и непреклонен в суждениях. Многие его непреклонность на себе испытали. Вот и в этот год лихой князю мнился очередной заговор, и тихушники из Тайного приказа хватали бояр прямо на улице. По ночам двигались по граду Энску повозки с надписью «Харчи», только все знали, что нет там калачей или сычугов, сала домашнего или желтых головок сыра, везут в повозках взятых ночью бояр в Тайный приказ, где катом у князя новгородский выскочка
