кадыком трясти да горло распускать!
И по глазам отчаянным и диким видно было, что желает блябнуть, едва даже сдерживается, жаждущий кулак другой рукою удерживает.
И все же открыла, открыла немытеха певучая глаза им на жизнь!
Поэтому, провожая гусляра, розмысл жадить не стал – добро ему серебра и ходовой торговой меди отсыпал. Знать бы, где доведется упасть, соломки бы подстелил!
5
«Жить стало лучше, жить стало веселей», – сказал князь Землемил.
Может, оно и так, скоморохи с детинцев не уходили, ложкари рассыпчатые мотивы выстукивали, плясуны да плясуньи хороводы водили, крутились с отчаянными визгами и притоптываниями, иной раз из далеких земель кудесники да алыры приезжали, бесконечные ленты из черных шляп вынимали, пламенем плевались, метровые сабли заглатывали с аппетитом невероятным, гусляры с концертами то и дело выступали – князь на зрелища денег не жалел. Успех любому правителю обеспечен, аще дал он подданным своим хлеба и зрелищ. Если же не хватает хлеба – дай водки. Тогда и на зрелища тратиться не придется, пьющий человек представления разные сам создает и скандалов хватает. Немедленно по Энску-граду расползлись тайные и явные блудилища, где народ предавался порокам. Каждый мог найти занятие себе по душе. И б…ди с рогожками стояли на улицах с бирюсовыми колечками во рту. Знамо дело, в праздничные дни горизонталкам самые доходы! А по городам и весям толкались борцы, черную дань собирая для князя. Известное дело – без денег любое начинание кажется бесплодным.
Князь к празднику готовился по всем направлениям. И бочки выкатывать на площадь его челядь готовилась, и отборные скоморохи ждали своего часа, и гусляры струны свои настраивали, чтобы в унисон грянуть: «Небо, Князя нашего храни». И готовились чудесные и невероятные шутихи в небе ночном. Для этих целей специально был выписан из далекого города Шанхая толстый и вечно сонный китаец, который и в таком своем состоянии ежедневно привезенные припасы, отмеченные китайскими ванзами, перебирал, прикидывал, что и за чем в небо пускать, чтобы лепота и полное благолепие вышло.
Довелось и розмыслу с этим китайцем поручкаться.
Китаец был смышленым, по-русски неплохо говорил, только постоянно в слова ни к селу ни к городу мягкие знаки вставлял и обожал уменьшительные суффиксы, отчего всегда казалось, что говорит он не со взрослыми людьми, а с малолетними несмышленышами.
Звали китайца Жо Бень, так что и сомневаться не стоило, как его в народе прозвали. Да и то сказать – в наличии имелось, впечатляло и соответствовало!
– А что, Жо, – ровно бы шутя, сказал как-то Серьга. – Если все твои шутихи собрать да одновременно под троном специальным запалить, то и человека в небо поднять можно?
Китаец прищурился, хоть и казалось, что невозможно это для чурки узкоглазой. Носик у него был маленький, глазок совсем не стало, отчего напоминало лицо китайца желтый блин, испеченный на масленицу. Да и сам китаец
