запереть Золотой зал, празднество отменить, а почтенной чете Симпсон Леви предложить денежную компенсацию за отказ. На это у него имелось три причины: во-первых, новоиспеченный владелец отеля чувствовал себя не в своей тарелке, во-вторых, ему не нравилось имя Симпсона Леви, и в-третьих, американскому миллионеру хотелось показать этим представителям лондонской плутократии, что их богатство для него ровно ничего не значит, что они отнюдь не могут манипулировать Теодором Раксолем и что ему, Теодору Раксолю, ничего не стоит купить не только их самих, но и весь их «кафрский кружок» в придачу. Однако чутье подсказывало миллионеру, что если подобные действия могли быть допустимы в Америке, этой стране свободы, то их ни в коем случае не потерпят в Англии. Он инстинктивно чувствовал, что есть поступки в Англии неприемлемые и что его распоряжение было бы как раз подобного рода. Итак, бал состоялся, и ни мистер, ни миссис Симпсон Леви даже не подозревали, в каком неловком положении перед своими многочисленными гостями они чуть было не оказались.
Золотой зал «Великого Вавилона» предназначался специально для проведения балов. Он был опоясан расположенной на расписанных золотом и ляпис-лазурью сводах галереей, с которой те, кто не хотел или не мог танцевать, имели возможность наблюдать за происходившим в зале. Галерея эта была знакома всему светскому обществу Лондона, и многие во время балов охотно в ней располагались. Но никто не знал, что над ней, в одной из стен зала, существовало маленькое зарешеченное окошко, через которое администрация отеля могла наблюдать не только за танцующими в зале, но и за сидящими в самой галерее.
Людям непосвященным трудно поверить, что посетители такого пышного и знаменитого помещения, как Золотой зал «Великого Вавилона», могли нуждаться в бдительном надзоре. А между тем на деле это оказывалось нелишним. Не раз через это маленькое окошко удавалось выслеживать темных личностей или находить разгадку таинственных происшествий, и не один европейский сыщик, наблюдая за публикой с этого необычного поста, достигал самых блестящих результатов.
Около одиннадцати часов вечера опечаленный и расстроенный Теодор Раксоль и Нелла очутились возле этого окошка. Бродя вместе по коридорам гостиницы, еще плохо знакомым им обоим, они совершенно случайно наткнулись на маленькую комнатку, из которой, как из засады, открывался вид на помещение, где шел бал, устроенный супругами Симпсон Леви. Освещенная только проникавшим из залы светом горящих в канделябрах свечей, комнатка тонула в полумраке. Девушка подошла к окну, отец последовал за ней.
– Интересно было бы знать, кто из них миссис Симпсон Леви и подходит ли ей это имя, – проговорила Нелла. – Как бы тебе понравилось, папа, называться не Раксолем, а каким-нибудь таким именем, к которому люди легко могли бы придраться?
Снизу до них долетал гул голосов и звуки скрипок.
– Ах, черт бы побрал все эти вечерние газеты! – не к месту, но с большой искренностью воскликнул Раксоль.
– Папа, ты сегодня просто несносен! При чем тут вечерние газеты?! – с легким
