style="font-size:15px;"> Глаза у Сталина заяснели.
Присутствующий при этом разговоре Ворошилов сказал:
– А я люблю Маяковского. Что ни слово – то к делу.
Сталин возжег трубку.
– А что вы скажите о Бунине? – спросил.
– Так он же антисоветчик! – вскричал Ворошилов.
А Сталин вдруг – на память – стал читать:
И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно.
Слушатели переглянулись. Из трех – двое. Бухарин и Молотов.
А Ворошилов в такт строчкам притопывал ногой, как это делают доморощенные музыканты.
А Сталин продолжал читать:
Вчера ты была у меня,
Но тебе уж тоскливо со мной.
Под вечер ненастного дня
Ты мне стала казаться женой.
Что ж, прощай! Как-нибудь до весны
Проживу и один – без жены.
В это время в комнату вошла Аллилуева! Взяла с полки какую-то книгу и удалилась. И этого момента было достаточно, чтобы у Сталина поменялся тембр голоса, которым он до этого читал. Тем более что он спросил:
– Не догадываетесь, что это?
И тут же добавил:
– Или плохо учились в школе?
Бухарин сощурился.
А Сталин продолжил:
Сегодня идут без конца
Те же тучи – гряда за грядой.
Твой след под дождем у крыльца
Расплылся, налился водой.
И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.
Он вздохнул и возжег погасшую было трубку. Но курить не стал.
– И это все? – чудаковато спросил Ворошилов.
– Нет! – ответил Сталин и, переломив в пальцах спичку, закончил читать:
Мне крикнуть хотелось вослед:
«Воротись, я сроднился с тобой!»
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила – стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить…
Хорошо бы собаку купить.
– О! Как здорово про собаку ввернул! – вскричал Ворошилов.
А Бухарин повторил:
– «Но для женщины прошлого нет». Тут – не возразишь.
– А хоть чье это, узнали? – спросил Сталин.
И двое из троих – это Бухарин и Молотов – кто хорошо учились в школе, первый раз слукавили перед Сталиным.
Подыграли ему своим мнимым невежеством. Ибо знали это стихотворение с поры, когда все подобное запоминалось стремительно. И только Ворошилов думал, что Сталин прочитал что-то из Демьяна Бедного.
– А теперь он нас клянет и устно и письменно, – сказал Сталин.
И двое из троих спросили, кого он имеет в виду.
И он погрозил им своим узловатым пальцем.
– Наши дни он назвал «окаянными».
– Так
