целого государства.
Сейчас тут, почти взаимодействуя, существовало три вида власти. Одна, официально поименованная, что есть советская. Эта власть каждый предстоящий день утверждалась новыми понятиями. Потому горожане, веруя или не очень, что великое впереди, чувствовали на себе гнет какой-то обреченной непосильности.
Поэтому велись разговоры типа:
– Прищепки не подорожали?
– А зачем они тебе?
– Чтобы рот зашпилить.
И собеседник не спрашивал зачем.
Официальная власть не любила, когда кто-то излишне дотошничает и этим самым не дает ей сосредоточиться на чем-то главном. Если упомянутые ранее три власти отождествить с сутью, которая характеризует человека, то советскую власть можно было бы назвать телом, которое заведует движением, имеет массу, кровеносные и прочие там другие сосуды. Она – имеется и, куда ни двинься, и не променяется. Но, главное, работает.
Вторая власть, а она заведует сознанием, представляет из себя купипродайное царство.
Это сытая отрыжка того, что изживает себя. Но так это делает незаметно, что многим кажется, что именно этой власти не будет конца. Душою же города, как не трудно догадаться, является третья власть.
Власть сугубо тайная.
Со стороны невидимая.
Но которая успешно научилась влиять на две предыдущие.
Лидеры этих трех властей за одним столом никогда не сидят.
Переговоров каких-либо не ведут.
А вот соглашения – заключают.
Причем негласные.
И сегодня, то есть первого января двадцать пятого года, выступила одна из них.
Первая власть собиралась провозгласить что-то важное.
Вторая считала своим долгом обставить это все по-царски, ибо знала, чего собирался лишиться город.
А третья, естественно, наверно, все же поклялась, как шутят, на «топоре и мотыге», что не омрачит предстоящее торжество своим некстатным проявлением.
Итак, город замер.
Тело напряглось. Сознание заработало. Душа расслабилась. Главный атрибут первой власти – трибуна.
Работники звена, отвечающего за стабильность и незыблемость, раньше чем в помещении горсовета окажутся избранники и управленцы, досконально проверили трибуну.
Стоит. Причем крепко. Потому заседание – к тому же юбилейного, то есть десятого, созыва можно открывать.
Сдержанная неразбериха. Традиционное сетование на погоду.
Упоминание о происках мировой буржуазии.
Поздравление кого-то, кому посчастливилось в этот день родиться.
И обещание после заседания в более узком кругу отметить это событие.
На дворе солнечный день. С элементами метельных вспышек в пору, когда начинает бесчинствовать ветер.
Чуть было не начали, когда вспомнили, что помимо депутатов горсовета и приглашенных на это торжество, в зале присутствуют профорги.
Господа!
Как
