акации. «Тоже старается», – подумал Тарас и обратился к Зотовой:
– Ты что же, все учишься?
– Нет, исключили меня, – покачала она головой.
– Исключили! За что? – удивился Тарас и немного придвинулся к Наде.
– Да так…
– Нет, как же так? Поди, на отца Пантелеймона карикатуру нарисовала? Ты, я помню, мастерица была на такие штуки.
– Нет, – снова покачала головой Надежда.
– Училась хорошо… Тогда за что же?.. – не понимая, пожал Тарас плечами. И, вспомнив что-то, решительно предложил: – Давай погадаю на руке, зараз узнаю.
– Ладно, скажу. Да это и не секрет, многие знают. Только ты все-таки никому не болтай, – попросила девушка.
– Надька! – порывисто вскрикнул Тарас. – Что в воду, что в меня…
– Я знаю, что ты свой человек. У меня отец политический – вот за это и исключили.
– Как это, политический? – Уставился Тарас на Зотову.
– Ты что, в лесу вырос?
– Я понимаю… Но политических ведь в тюрьму сажают. Отец-то в тюрьме, значит?
– А я почем знаю, где он.
Тарас недоверчиво засмеялся.
– Как же это ты не знаешь?
– Видишь, – стала разъяснять Надя, – была забастовка на заводе. А потом пришли к нам домой жандармы арестовать отца, а его нет. Они туда, сюда, обыск сделали, брошюры, бумаги забрали и ушли. С тех пор отец домой не приходил. Вот я и не знаю, где он.
– Знаешь, – покосился Тарас.
– А вот и не знаю! – резко оборвала Надежда. – И больше меня об этом не спрашивай. Понял?! – с какой-то угрозой закончила она.
Наступило неловкое молчание. Тарас подумал-подумал, о чем бы еще заговорить, и неожиданно бросил:
– А револьвер мой ты куда дела?
Зотова вздрогнула, поморщилась и соврала, что жандармы его при обыске нашли и отобрали. Чувствуя, что Тарас не верит, резковато добавила:
– Черт меня надоумил взять его у тебя!..
– А что?.. – вздрогнул Тарас, впомнив, как у него появилось это оружие.
– Понимаешь, новая улика. Брошюры, наверно, запрещенные… А тут еще револьвер…
Снова замолчали. Тарас чувствовал себя виноватым перед девушкой. И когда молчание стало особенно тягостным, высказал первое, что пришло ему в голову:
– У меня отец тоже был политический.
– Политический? – удивилась Зотова.
– Да. Тоже забастовку устраивал, – многозначительно сказал Тарас.
– Расскажи, как это было? – Надежда ожила, оглянулась по сторонам и еще раз попросила, с детским любопытством заглядывая Тарасу в глаза: – Расскажи, мне это очень интересно. Только негромко…
От такого внимания у Тараса замерло сердце. И он, вроде выкапывая носком ботинка ямку в песке, начал:
– Я тогда маленький был, плохо помню. Но мне потом мать кое-что досказывала. Отец мой на станции
