Ивана ходил треп, что на службе, только не в Севастополе, а где-то на Кавказе, то ли в Поти или Батуми, он в одной драке, когда на него напала шайка, повыбивал с полсотни зубов.
А так он был человек смирный. Сговорчивый. Но уважал во всем порядок, подчеркивая, что он морской.
Когда расходились после ужина, Доронин сказал Светлане:
– Ты тут Максима не обижай. Как захмуреет, так посветли.
– Непременно посветлю! – изнемогала она от хохота.
Короче, к третьему дню квартиру стало не узнать.
Тут-то Максим и привез на ее смотрины жену.
Она чуть в обморок не упала от восторга.
– Вот это да! – сказала. – Нам бы так никогда не отмастеровать.
Иван довольно улыбался.
Явно ему нравилось, когда хвалят его за скурпулезно-мускурную работу. На этот раз факт восторга Вера с Иваном запили пивом, и Максим повез их по тем местам, которые так притягивают иноселенцев.
3
– Знаешь: хороший левак укрепляет брак!
Федор хохочет.
– За абсурдный пейзаж ты полжизни отдашь, – еще вдобавок продекламировал он.
– Что такой веселый? – спросил Максим.
И Федор опять отстиховался:
Надоело носить в себе червоточину
И потому и прибег к головоморочению.
Он еще всхребнулся, потом сказал:
– Муж Лены в командировку уезжает, – и уточнил: – в длительную.
– Уж не разводом ли она зовется? – простодушно, но поинтересовался Максим, привыкший к телячьему восторгу друга.
Елене же Миновне, на его взгляд, Федор давно надоел, как овощ, о котором не хочется упоминать.
Наверно, и ему бы осточертела его легковесность, что ли.
Кажется, он никогда не бывает сосредоточенным, а тем более деловым. За рулем, если есть с кем, безудержно болтает. А в одиночестве, фальшивя, поет.
Конечно, свои песни.
Правда, однажды Максим все же застал его озабоченным.
Причем перед приемником.
Там жила песня.
Была она о несчастном, почти потерянном поэте, который в ресторане встретил женщину своей мечты.
Только она была с другим.
И его придыхальное:
Ах, какая женщина,
Какая женщина,
Мне б такую.
– Самая гениальная песня нашего века! – сказал Федор. Столько в ней жизненной правды и душевной экспрессии!
Он помолчал и добавил:
– И автор наверняка не знает, что создал шедевр. Он писал, как все мы, по наитию.
И он прочел откровенно свое:
Ты бабочкой впорхнула
В мою судьбу.
Но вот душа уснула
Вороной на дубу.
И как не пробудиться
Вороне ото сна,
Так мне уж не влюбиться,
Хоть душу жжет весна.
Ты бабочкой витаешь,
А
