в школе он не смотрел на Марианну и не общался с ней. Свою тайну он носил внутри, как что-то крупное и горячее, как перегруженный поднос с горячими напитками, который приходится повсюду таскать с собой, да так, чтобы не расплескать. А она была такой же, как обычно, будто ничего и не произошло, – как всегда, читала в раздевалке книжку и затевала бессмысленные споры. Во вторник во время обеда Роб стал расспрашивать, как там мама Коннелла работает в доме у Марианны, но Коннелл просто жевал, стараясь не выдать эмоций.
А ты сам-то там иногда бываешь? – спросил Роб. В этом их особняке.
Коннелл поиграл пакетиком с чипсами, заглянул внутрь. Угу, бывал пару раз, сказал он.
И как оно там внутри?
Он пожал плечами. Не знаю. Ну, понятное дело, места много.
А как она себя ведет в естественной среде обитания? – сказал Роб.
Понятия не имею.
Наверное, считает тебя своим дворецким, да?
Коннелл вытер рот тыльной стороной ладони. На ней остался жир. Чипсы были слишком соленые, а еще у него болела голова.
Да вряд ли, сказал он.
Но твоя мама – вроде как ее прислуга, да?
На самом деле уборщица. И приходит туда раза два в неделю, вряд ли они часто общаются.
А у Марианны нет такого колокольчика, в который она звонит, чтобы ее позвать? – сказал Роб.
Коннелл ничего не ответил. Ситуация с Марианной была ему непонятна. После разговора с Робом он решил: все кончено, переспал с ней разок, чтобы выяснить, каково оно, и больше встречаться не будет. Но, убеждая себя в этом, он уже слышал, как иной голос, в другой части мозга, говорит: будешь-будешь. Это была часть его сознания, о существовании которой он раньше не подозревал, какое-то необъяснимое стремление потакать порочным тайным желаниям. Днем на занятиях он поймал себя на том, что предается фантазиям – в конце урока математики или когда нужно было играть в лапту. Он представлял себе ее маленький влажный рот и внезапно задыхался – вдохнуть после удавалось с трудом.
В тот же день он заехал к ней после уроков. По дороге включил в машине радио на полную громкость, чтобы не думать о том, что делает. Когда они поднялись наверх, он не стал ничего говорить, предоставив это ей. Как здорово, повторяла она снова и снова. Как замечательно. Тело у нее было мягкое и белое, как тесто. Он идеально в нее вписался. Физически все было как-то правильно, и он впервые понял, почему секс толкает людей на всякие безумства. Собственно, он и вообще понял о взрослом мире много вещей, которые раньше казались загадочными. Но почему именно Марианна? Не такая уж она привлекательная. Некоторые вообще считают ее самой уродливой девчонкой в школе. Каким надо быть человеком, чтобы захотеть заниматься с ней этим? Но он, похоже, именно идиот, и занимается. Она спросила, хорошо ли ему, но он сделал вид, что не слышал. Она стояла на четвереньках, так что лица ее он не видел, не смог прочитать по нему, что она думает. А через несколько секунд она спросила гораздо тише: я что-то не так делаю? Он закрыл глаза.
Нет, сказал он. Мне хорошо.
Тут
