глазом, ответил он. – Там хоть оборудование приличное, а у нас даже шприцев одноразовых не хватает. И обезболивающее бегаем ищем каждый раз… Ужасы наяву, если угодно.
– Ничуть не угодно, – огрызнулась она, внезапно расхрабрившись.
Высушенные бессонной ночью глаза доктора неожиданно усмехнулись:
– Да вы не бойтесь, я не собираюсь вас резать прямо сейчас. Я еще и не осмотрел…
– Но вы особенно не затягивайте, – предупредила Стася, обнаружив, что боль опять злобно закопошилась внутри. – Я слышала, что он может лопнуть.
– Лопнуть может все, что угодно, – философски заметил врач, переведя взгляд за окно.
Стася попыталась рассмеяться и не смогла.
*****
– Вы ошиблись… Этого не может быть… Как это может быть?
Аля твердила одно и то же, не задумываясь над тем, что эти слова уже звучали миллион раз до нее, и будут повторяться снова и снова до тех пор, пока люди не окажутся сильнее болезней. И она не видела того, что со стороны выглядит сейчас внезапно осиротевшим ребенком, со страха переминающимся с ноги на ногу, и безнаказанно кусающим ногти, ведь больше некому шлепнуть по руке.
– Разве это бывает вот так? Ведь это же развивается годами…
– Она сказала, что никогда не обследовалась, – устало напомнил врач – уже не тот, что принимал Стасю. У этого глаза были такой весенней синевы, что Алька подумала: "Не он должен сообщать такие вещи…"
Она растерянно подтвердила:
– Не обследовалась… А зачем? Стася никогда не жаловалась на печень. Откуда мог взяться рак?
Последнее слово Аля сглотнула, ужаснувшись мысли, что, если она повторит его вслух, то чудовищная неправда, которую зачем-то пытались подсунуть врачи, будет как бы принята ею. Но страшнее всего оказалось то, что вдруг стало ясно: она уже приняла это. Почему, в какой момент – этого Алька не уловила…
– И что же теперь делать? – спросила она, разглядывая перламутровую пуговицу, в белых переливах которой и для нее мог блеснуть лучик. – Сколько… Сколько…
– Не больше месяца, – он смотрел поверх ее головы, хотя Аля и не пыталась увернуться.
Наоборот, ей казалось, что на поверхности его синего взгляда ей было бы не так страшно. Но он все отводил глаза – врач, так и не научившийся смотреть в пустые глазницы под холщовым балахоном. Альке пришлось встать на цыпочки, чтобы поймать ускользающую синеву.
– Вы преувеличиваете, да? Как это – месяц? Неужели человек может умереть так быстро?
Он не ответил, пропустив через себя хор голосов, которые Але можно было бы слушать до конца собственной жизни – так много их было. И каждый голос подтверждал, что человек может умереть быстрее, чем родиться, если вести отсчет с той минуты, когда он сам, или кто-то за него уже понял неизбежность События.
Аля услышала этот хор и отступила. Только спросила:
– Вы ведь не будете держать ее здесь этот месяц?
– Шутите? – устало спросил врач. – У нас некому
