порок.
– Ну вот что, – предположил он, одним глотком выпив остатки кофе, – давай спать ложиться. Мне завтра на работу.
Макс Хрусталев с сожалением отставил свою чашку, в который еще болтался чай с шестью ложками сахара.
– Можешь допить, – разрешил Архипов, и юнец стал торопливо глотать. Через секунду с чудовищными всхлипами он выудил из чашки последние капли и, не мигая, уставился на Архипова.
– Иди сюда.
Макс сполз со стула и побрел за ним. Владимир Петрович распахнул дверь в ванную.
– Сначала вымоешься. У тебя блох нет?
– Чего?!
– Вон шампунь и мочалка. Давай-давай, шевелись! Ты знаешь, сколько времени?!
– Мне чего, штаны при вас снимать?
– А ты что? Скромный?
Макс пожал плечами и нехотя стянул с плеч куртчонку. Под ней оказалась замызганная дешевая майка со зверской рожей посередине живота. Покосившись на Архипова, он стянул майку и переступил ногами – от неловкости. Без майки он напоминал грязную стиральную доску – волны ребер, серая кожа, впалый жидкий живот.
«Да уж, – подумал Архипов. – Может, «мамка» и впрямь есть не дает!..»
Памятуя о его мучениях с краном, Архипов сам открыл воду в душевой кабине и даже пощупал, достаточно ли теплая.
– Давай.
– Чего?
Архипов едва сдержался, чтобы не ответить – чего, и вышел. Было совершенно очевидно, что никакие его собственные штаны и майки Максу Хрусталеву не годятся. Конечно, в архиповскую майку его можно запеленать с руками и ногами, но вряд ли он согласится.
Он долго копался в гардеробе, пока не нашел то, что искал, – старые шорты на веревочке и розовую кофтенку, в которую переодевалась домработница Любаня, когда готовилась к трудовым подвигам. Любаня хоть и была в теле, но все же не такая здоровенная, как Архипов.
Вода в душе все шумела.
Архипов распахнул дверь, и в коридор немедленно и густо повалил пар.
В белых клубах, в сиянии крохотных мощных лампочек, в сверкании плитки, зеркал, полов стоял совершенно голый Макс Хрусталев. Вода хлестала за раздвижной панелью, а он, не отрываясь и разинув рот, смотрел на широкую полку, где теснились одеколоны, шампуни, пенки и прочая парфюмерная дребедень, которую Архипов любил.
У Архипова вдруг загорелись щеки – как будто Макс поймал его на чем-то неприличном.
– Воду бы хоть закрыл, – сказал он злобно.
Юнец вздрогнул и захлопнул разинутый рот – даже зубы стукнули.
Архипов зашел, чуть не толкнув его, выключил воду и с силой дернул панель. Сразу стало очень тихо.
– На.
– Чего?
– Наденешь это.
– Зачем?
– Затем, что я так сказал.
– А это, – Макс кивнул на полку и посмотрел на Архипова, – все ваше?
– Наше.
– Ва-аше?! Вы че, духами мажетесь?
– Мажусь.
Макс гоготнул:
– Вы че? «Голубой»?
