вообще теперь у него в долгу.
Впрочем, она еще пока ни с чем не согласилась.
– Але, госпожа Тюрина!
– Хорошо. В девять. Спасибо вам большое, Владимир…
– Петрович, – подсказал Архипов.
– Владимир Петрович. Я… я вам заплачу.
– Я не служба по передержке собак, – отозвался он любезно, – мне гонораров не нужно. Обойдусь. С меня Лизавета Григорьевна обещание взяла.
– Господи, – вдруг простонала на другом конце ночного города Маша Тюрина, – зачем же она еще и вас-то впутала! Впутала, а сама умерла! И меня одну оставила!
– Во что… впутала? – осторожно поинтересовался Архипов и посмотрел на родственника, который все ел, ел, ел без остановки.
– Я не знаю, – с отчаянием сказала Маша, – я сама не знаю, Владимир Петрович, но во что-то… страшное.
Архипов сунул руку под свитер и потер спину – позвоночник, который зудел невыносимо.
Народная мудрость номер шесть гласила – никогда не беги впереди паровоза. Любопытство на самом деле порок. Чуть-чуть терпения, и все узнается само.
Поэтому он снисходительно попрощался:
– Спокойной ночи, Мария Викторовна. Или с добрым утром, как хотите. К девяти мы вас ждем.
И повесил трубку, даже не стал ждать, когда она с ним попрощается, – вот какой молодец.
– Ну чего? – с тревогой спросил юнец, как будто Архипов был его закадычный приятель, только что сдавший трудный экзамен.
– Чего?
– Чего она… сказала-то?
– Она ничего не сказала. – Архипов налил в кофейный порошок кипятку. – А я сказал, что ты останешься у меня до утра. Утром она приедет, и вы все решите.
– У ва-ас?
– У на-ас. Сколько тебе сахару?
– Шесть.
– Шесть… чего шесть?
– Ну, ложек.
– Как это мило, – сам себе бормотнул Архипов, – шесть ложек! Насыпай сам, я со счета собьюсь.
– А чего?
– Ляжешь в моей комнате на полу. У меня там матрас и одеяло. Я тебе не доверяю, а так все-таки на глазах.
– Да говорил же, что я не вор! Не стану я тут ничего красть! Больно мне надо! Я… в гости приехал, а не воровать!
Архипов взглянул на него и отхлебнул кофе.
– А мне Лизавета Григорьевна говорила, что у Маши никаких родственников нет.
Юнец презрительно фыркнул и пожал плечами. Губы у него шевелились – он считал ложки с сахаром. Досчитал, старательно помешал, издалека вытянул дудочкой губы, приблизил дудочку к краю кружки и стал шумно пить.
– Горячо, – заявил он, остановившись.
– Сколько дней ты не ел?
– Три.
– Почему?
Макс опять пожал плечами. Куртчонка колыхнулась и опала складками.
– Мать не давала. А потом я… уехал.
– А
