госпожа, – сказала Ута, – всё, что вы велели, всё сложено.
– У меня всё готово, – сказала кухарка. – На день еды хватит.
– Ну, тогда поехали, – Агнес передала шкатулку конюху, оперлась на руку, влезла в карету и забрала драгоценный ларец. Положила его себе на колени. Дождалась, когда Ута и Зельда влезут за ней, и уже тогда крикнула: – Трогай!
Городом Штраубинг звался напрасно. Захолустье, глушь, кроме ратуши да кирхи нет ничего. Домишки крепенькие, старенькие, но чистенькие, видно, городской совет за этим следил. Улицы метены. Больше ничего, ни лавок хороших, ни гильдий. Только дорога большая, что шла через город с юга на север. Нипочём бы здесь не остановилась, не скажи ей Игнатий, что коням передых и корм с водой нужны.
Трактир вонюч был и грязен, тараканы в палец, и прогорклым маслом недельной давности с кухни несёт, хоть нос затыкай. Людишки за столами – шваль придорожная. Игрочишки, конокрады, воры. Ножи да кистеня за пазухами прячут. Как она вошла, так все на неё уставились, но Агнес этих людей не боялась ничуть.
Пошла, села за свободный стол. Драгоценный свой ларец на лавку рядом поставила и руку на него положила, не сказать, что боялась, что украдут, просто так спокойнее ей было. Сидела, брезгливо разглядывая пивные лужи на столе, думала, а не сидит ли она на такой же грязной лавке, не придётся ли потом Уте платье её стирать. Тут пришла баба в грязном переднике, спросила, что госпоже подать.
– Пива, – коротко бросила девушка. – Только кружку помой, неряха.
Баба буркнула что-то и ушла.
Агнес осмотрелась – да, место ужасное, надо было искать другое, да уж теперь что грустить, кони распряжены, пьют и едят. Ничего, посидит тут час, не умрёт. За соседними столами небритые рожи, в грязных руках липкие от дурного пива кружки. Но она их взглядов не боялась, наоборот, искала их, чтобы встретиться глазами, чтобы видеть, как разбойники эти от её глаз свои отводят. Отвратно ей тут было в грязи сидеть. Настроение у неё было такое, что хотелось морду кому-нибудь располосовать. Думала, что кто-то из местных прощелыг к ней придёт, обмануть или обворовать попробует, но нет, те отворачивались от неё. Принимали за благородную, наверное, побаивались.
И лишь один человек показался ей во всём кабаке приятным. То был господин в хорошей, но не слишком богатой одежде. Он взгляд её встретил когда, так привстал из-за стола и, сняв берет, поклонился. Она благосклонно ему улыбнулась и кивнула головой в ответ. А подумав чуть, поманила рукой, предлагая ему сесть к ней за стол.
Тот сразу согласился и с кружкой своей перешёл к ней за стол, кланяясь и благодаря.
– Моё имя Ринхель, кожевник и торговец кожами из Мелегана, может, слыхали про мой город, госпожа?
– Нет, не слыхала, я Вильма фон Резенротт поместье моё рядом с Фёренбургом. – Сразу придумала себе имя Агнес, отвечала ему не без гордости.
– И как там? Чума улеглась? – Интересовался торговец кожей.
– Давно уже, год как, а почему вы в месте таком, Ринхель? – Тут баба принесла ей кружку с пивом, и та кружка была так тяжела, что девушку
