сказала, тебе грустно. Я тебя развеселю.
Я прочищаю горло, и его голос умолкает.
– Да, нужно.
– Вы ведь в работе часто делаете акцент на детях?
– Да, – отвечаю я.
– Почему?
– Потому что они жертвы, невинные свидетели происходящего, – отвечаю я. – Когда видишь ребенка, пережившего войну, понимаешь, насколько все это бессмысленно. Дети не видят границ и барьеров. Им чужды племенные устои и политика; они просто хотят играть, ходить в школу, быть в безопасности.
Мгновение Шоу молчит, а затем склоняет голову набок, смотрит на меня и улыбается.
– У вас есть дети?
– Нет. И вы это знаете.
– Просто забавно, что вы любите детей, но матерью не становитесь.
– Дело не в том, чтобы быть матерью, доктор Шоу, – отвечаю я. – А в том, чтобы быть человеком.
– А вы хотели бы стать матерью?
– Нет.
И хотя мой голос остается спокойным, мне хочется кричать от боли. Хватит. Пожалуйста, хватит.
– Вы ведь не замужем?
Я мотаю головой.
– У вас есть кто-то?
– Боже, какое это имеет отношение к моему аресту? – вырывается у меня. Затем, взяв себя в руки, понижаю голос:
– Почему вы не воспринимаете меня всерьез? Я понимаю, что у меня определенные… проблемы, но вам нужно обыскать тот дом.
– Пожалуйста, просто отвечайте на вопрос, Кейт. Вы сейчас в отношениях?
– Нет, – говорю я, спрятав руки под себя, чтобы они не тряслись. – Нет, я не в отношениях.
Среда, 15 апреля 2015 года
В начале четвертого я подъезжаю к дому Салли. На улице ни души. Она живет в одном из тех новых микрорайонов, где каждый дом похож на соседний. Улица заканчивается тупиком, и дом Салли расположен прямо посередине, с обеих сторон окруженный зданиями. Я стучу в дверь и жду, чувствуя, что на меня будто уставились тысячи глаз.
Никто не отвечает, но я знаю, что она там. Где ей еще быть – Пол говорит, она не выходит из дома. Я стучу повторно, на этот раз громче, но ответа все нет. В конце концов, наклонившись, я кричу ее имя в отверстие для почты:
– Салли, это Кейт. Можно войти?
В коридоре тишина; никаких признаков жизни. Захлопнув отверстие для почты, я выпрямляюсь и замечаю женщину, идущую к соседнему дому.
– Она не ответит, – приблизившись, говорит она. – Можете сколько угодно долбить в дверь и орать, она не выйдет.
Я смотрю на нее. Тучная женщина с коротко подстриженными опрятными седыми волосами. Ее блузка с ярким орнаментом напоминает мне мамину, но в этой женщине нет ни капли маминого добродушия. Скрестив руки на груди, она смотрит на меня оценивающе.
– Я ее сестра, – говорю я ей. – Она знает, что я приду. Я могу подождать.
– Она выходит только ночью, когда темно, – продолжает женщина. Качает головой и вздыхает, словно нет страшнее греха, чем выходить на улицу
