животом отгонял с лица мух. «Где его мама?» – не унималась она, на что я как ни в чем ни бывало ответила, что его мама скорее всего умерла. «А что с ней случилось?» – спросила Салли. Я ответила, что она умерла от голода; что солнце иссушило землю, долго не было дождя, и весь урожай, который они выращивали, чтобы выжить, засох. «А мамочка тоже голодала? – спросила она. – Когда умер малыш Дэвид. Наш урожай тоже засох?» Услышав в коридоре шаги отца, я заставила ее замолчать и переключила канал на телевикторину, в которой ведущий в блестящем костюме показывал плачущей женщине, что она могла бы выиграть.
Волны подо мной ударяются о камни, как крохотные взрывы. Бум, пауза. Бум, пауза. Этот звук меня убаюкивает. Здесь я чувствую себя в безопасности. Наконец я разрываю конверт и расправляю на коленях лиловый лист бумаги; когда я вижу характерный мамин почерк с завитушками, чувствую, как волны бьются в такт ударам моего сердца.
30 сентября, 1993
Моя милая Кейт,
Я пишу это письмо в нашем любимом месте – на большом старом зеленом кресле, где я качала тебя маленькую на руках и где ты любила сидеть с книжкой в руках, когда стала постарше. У меня до сих пор перед глазами твое задумчивое, неподвижное, как у статуи, лицо. Иногда твое молчание пугало, и мне приходилось тебя окрикивать, чтобы убедиться, что ты все еще здесь, что не уплыла в далекие края.
Смерть твоего отца побудила меня привести дела в порядок и составить завещание, но помимо этого я хотела написать тебе письмо, которое ты прочтешь только после моей смерти.
Его больше нет, Кейт, и сейчас я хочу попросить у тебя прощения. В детстве ты насмотрелась такого, чего ни один ребенок не должен знать. Мы никогда об этом не говорили, и твое молчание меня пугало не меньше его кулаков. Я волновалась, что все произошедшее потрясло тебя настолько сильно, что ты никогда не оправишься.
Кейт, пусть он был чудовищем, но у него была на то причина. Он потерял ребенка, своего любимого Дэвида, и хотя мы сказали вам с сестрой, что произошел несчастный случай, это неправда. Дело в том, что Дэвид умер по моей вине, и я живу с этим всю жизнь.
Ветер теребит края бумаги, и слова плывут у меня перед глазами; я прищуриваюсь, чтобы их разглядеть. Вот она – старая рана, которая так и не затянулась. Объяснения и мольба, вина и горе – все это здесь, в мамином письме; долгие годы раскаяния, записанные бирюзовыми чернилами.
Как ты знаешь, мы были на пляже в Рекалвере. Ты, я и Дэвид. Он увидел лодку. Все кричал и кричал: «Лодка, лодка!» Я тоже ее увидела – рыбацкая лодка далеко в море. «Да, Дэвид, красивая лодка», – сказала я. Через десять минут он о ней забыл. Строил замок из песка. Ты копошилась у моих ног, собирая ракушки. Я в тот день чувствовала себя выжатой как лимон: отношения с твоим отцом совсем накалились. Стояла ужасная жара, и я так устала, что решила присесть в тенечке у скал. Клянусь, я не думала засыпать, но задремала, а когда проснулась, Дэвида нигде не было. Я побежала по пляжу, крича его имя.
Я
