и забывать, что передо мной человек при исполнении.
Я рассказывал заученный текст, медицинскую историю Моше-Довида и Риши, как рассказывал до этого много раз. А думал совершенно не об этом. Она была как легкая многоцветная колибри, ни с того ни с сего приземлившаяся на кучу серых обломков. Не подозревая ни о чем, она одним своим присутствием раздвинула эти ненавистные стены, и я начал надеяться на то, что нам станет легче. Она записывала, а я смотрел на склоненную голову, на тяжелый узел гладких черных волос под перламутровой заколкой. Время от времени она поднимала голову от своей писанины, чтобы что-нибудь у меня уточнить. Я все пытался вспомнить, кого она мне напоминает. Вспомнил. Гверет Моргенталер любила смотреть фигурное катание по телевизору. Ледяные искры летели из-под лезвий коньков, спортсменка парила в воздухе, и каждый раз я замирал в страхе, что она упадет. Потом музыка закончилась: она стояла, раскинув руки, а на нее со всех сторон сыпались цветы. Ее звали Мишель Кван. Лицо моей гостьи было похожим на лицо Мишель Кван, но было живым, без наклеенной спортивной улыбки.
– Шрага, я бы хотела познакомиться с вашими братом и сестрой, если можно.
– Пойдемте.
Мы вышли в полутемный коридор и добрались до чулана. Прежде чем толкнуть дверь, я остановился, прислушиваясь. Моше-Довид, явно подражая своему ребе в школе, громко нараспев рассказывал сказку:
– И тогда Элишева пошла на кладбище за крапивой. А христианский священник решил ее погубить.
– Зачем? – искренне удивилась Риша.
Прожив десять лет на свете, она так и не поняла, зачем люди делают гадости.
– Ну как «зачем»? – замялся Моше-Довид. – Он же идолопоклонник, а они все злые.
Я открыл дверь. Они сидели рядышком на моем матрасе. На том же матрасе спал Исролик, накрытый Ришиной кофтой. Риша резким, немного птичьим движением повернула голову на шум открывающейся двери.
– Шрага, это ты? С тобой кто-то есть? Очень вкусно пахнет.
Моше-Довид несильно пихнул ее локтем, чтобы не ляпала что попало, и встал. Надо заметить, что специально я его не учил. Ему просто нравилось мне подражать.
– Вы извините мою сестру. Она отличает людей по запаху, потому что плохо видит.
– Ничего страшного. Меня зовут Малка. Риша, ты можешь точно сказать, чем пахнет?
– Парком весной. Цветами.
Цветами. Парком весной. Почему у меня всего этого не было? Кому было нужно украсть у меня целый мир и сделать все, чтобы я никогда о нем не узнал?
Малка сидела на полу перед Ришей, а та водила по ее лицу пальцами.
Я провожал Малку до автобусной остановки. Когда мы вышли из-под арки на улицу, она вздохнула с видимым облегчением. Потом повернулась ко мне:
– Я все-таки удивляюсь. Как они вас терпят? Почему вас до сих пор не выгнали?
– Боятся, – пожал я плечами. – Они же смелые, только когда надо туристок шугать и на паломников плеваться. А я здесь вырос, про меня все известно. Они знают, что, даже если вдесятером на меня навалятся, двоих-троих я точно покалечу. Быть в числе этих двоих-троих никому не хочется. Вот и вся
