любви? – вопрошает Матильда.
Пусть меня повесят, если в четыре часа утра у зрителя еще будет спрос на подобную психологическую галиматью. Но логика в сцене есть, и я охотно развил бы ее чуть дальше. Идея, что в этом доме нельзя спокойно покончить с собой, начинает мне нравиться.
Достаточно оттолкнуться от грубой, но здравой посылки: тот, кто знает, что ему осталось до смерти всего несколько часов, наверняка впервые в жизни испытает чувство небывалой свободы. Всемогущей свободы, избавленной от любых ограничений и табу. Свободы, вознесшейся над любыми законами.
И как глупо бы было ею не воспользоваться!
Комнату Камиллы осаждает толпа желающих извлечь выгоду из ее самоубийства. Сколотить на этом огромное состояние меньше чем за час было бы детской забавой, но подобная продажность отвратительна той, что отчаялась в жизни. Некоторое время ее искушает оптовое пожертвование собственных свеженьких органов, но мысль о том, в какую разрозненную мозаику превратится ее тело, пугает девушку. Ей предлагают на выбор целую коллекцию мифических смертей, которые на долгие годы потрясут умы, но зачем? Ее поступок обретет смысл лишь в том случае, если останется исключительно эстетическим, то есть бескорыстным.
Камилла смиряется с очевидностью и откладывает самоубийство до тех пор, пока не найдет в смерти смысл.
Дочитав эпизод, Жером бросает листки на стол.
– Что ж, дуреха дешево отделалась. Самой малости не хватило.
Луи, Матильда и я облегченно вздыхаем. Хотя Камилла все еще под угрозой, но получила отсрочку.
Полдень. Жером набрасывается на телефон, чтобы заказать пиццу. Его брат пялится на какую-то бразильскую дребедень. Матильда сбрасывает на дискету варианты семнадцатого эпизода.
Октябрьское небо прорезает солнечный луч. До конца дня пока далеко. Нам еще надо присматривать за нашим маленьким мирком.
– Если исключить Бога и сценаристов, знаете ли вы другое такое ремесло, где бы лепили человеческие судьбы? – спрашивает Старик.
День Всех Святых выпал на четверг, но мы все в конторе, словно нам некого навестить на кладбище. Кто-то из нас заметил это, однако лишь Старик откликнулся, сказав, что его жена никогда бы не потащилась на кладбище, угоди он туда первым. Он считает, что есть и гораздо более приятные способы подхватить насморк (колесо обозрения в Тюильри, например) и что продавцы хризантем сплошь мерзавцы. Он добавляет, что жена бросила его ради актера, с которым он вовсе не желает там встречаться.
– Я даже на Каннский фестиваль перестал ездить, лишь бы не наткнуться на него, так неужели полезу как дурак в западню у Лизиной могилы?
Луи легко переводит разговор на Лизу. Никогда не упускает случая вспомнить ту, которую так любил и которая так его мучила. Не знаю, что им движет – цинизм или потребность выговориться. Матильда изучает былую идиллию с любопытством геолога. Что составляло эту любовь? Каковы ее верхние пласты? Что в глубинах? Где самый ненадежный склон? Если верить Луи, Лиза ушла из-за его преданности Маэстро. Была не способна уразуметь,
